Мать Печора

По вечерам да по выходным дням бомбоубежища стали строить. В своем доме я в домовом комитете работала, так мне всех надо на работу нарядить, дежурных на ночь выставить, топоры, лопаты, ведра на случай пожара добыть, на учебу по ПВХО людей вовремя послать. Сама я сдала ПВХО на «отлично».

По воздушной тревоге я должна была дать по всему дому распоряжение, кому куда идти, и следить, чтобы никто дома не оставался.

В скором времени и подоспела тревога.

Часов около трех ночи завыла сирена. Народ поднялся дружно: знают, что по пустякам весь город поднимать не станут. Я, как полагается, вскочила первая в доме, подняла на ноги всех. Потом мы в штаб участка пошли, каждый на свое место: санитарки — в санитарное звено, пожарницы — в пожарное, охранницы — в охрану. А мужики все в главном штабе собрались. Вот им и винтовки выдали, и видим с поста — идут они, вооруженные, куда-то к берегу Печоры, выше порта.

И час проходит, и другой, и третий — отбоя нет. И никакой вести не слышно. Стоим, оглядываемся, боимся проглядеть или прослушать. Стою я и думаю: «Вот, Павел, и мать твоя воюет».

Кажется, подвернись тут враг — храбрости хватит.

Вот и четвертый час стоим. Вдруг, слышим, нам дежурный из штаба по телефону сообщает:

— Отбой.

А на фронте у нас, слышим, отступление. Люди ходят как в воду опущенные.

И вот в такое невеселое время слышу — по радио объявляют, что хор Пятницкого мою песню петь будет. Раздается музыка, потом хор запел:

Не боится ветров гора каменна,
От ветров она, гора, не сдвинется.
Не боимся мы врага-супротивника,
От врага, как гора, мы не сдвинемся.

С той поры, как песню эту я сложила, прошло три с половиной года. И если раньше я верила, что нет на всей земле такой силы, чтобы выстояла против Красной Армии, то теперь твердо это знала да надеялась на Красную Армию. Наши дети и братья кровь прольют и головы положат, а земли родной не отдадут.

5

Сын мой Павел красивым рос: круглолицый, черноглазый, ростом высокий, плечистый. Походка у Павла плавная: идет — не встряхнется, как клубок катится, крепкий, статный.

Одеться он любил опрятно. Сошью я им с Андрюшей на лето одинаковые рубашки из сатина, на зиму — толстовки из фланели. Ходят они как две ягодки. Люди любуются.

Фельдшер приедет в деревню оспу прививать, хлопает их по спинкам и приговаривает:

— Ну, эта мама умеет с детями водиться. Мягки да крепки, телом чисты. Добрые будут ребята.

Приучила я ребят звать людей не по прозвищам да уличным званьям, а по имени да отчеству, вежливо и с уважением. Гость ли какой зайдет, они с матери пример берут: здороваются, на переднюю лавку приглашают. А нет меня дома, начнут разговорами занимать.

Иного незнакомого человека и приглашать-то нужды особой нет, а ребята тут как тут, за руку с ним здороваются и меня кличут:

— Мама, угощай.

И не хочешь, да сыновья заставят, угощаешь.

Еще маленький, четырехлетний, Павел за книжками потянулся. Съездишь в Оксино, привезешь какую-нибудь книжку с картинками — у Павлика ушки пляшут.

Приехали как-то знакомые ненцы. Мы с ними чай пьем, а Павлик девочку гостьину занимает, книгу будто читает. Пальцем по строчкам водит и ей показывает.

— Быть, видно, тебе, Павел, учителем, — говорит отец.

Да по отцовым словам и вышло. С первого года ученья нашла на Павла такая жадность до грамоты, что отступился и от сна и от еды. Сидит обедает, а в руках книжка. Отец отнимает, Павлик плачет, есть не хочет. Летом по ночам за книгой сидит да под утро над ней и уснет.

Когда Павлик подрос, и от гулянья книга отбила. Начитается и тут же все ребятам рассказывает. Начнет вслух читать — и отец заслушается.

А когда поступил Павлик в педагогическое училище, обложился книгами и три года в своем интернате просидел. Из подготовительного класса Павел прямо на второй курс перешел. Купила я ему за это балалайку и ружье. Павел материным подарком доволен.

— Лучше прежнего, — говорит, — буду учиться.

Закончил он училище одним из первых. Учителя не нахвалятся: и прилежный, и умный, и деловитый.

Тогда поступил туда же и Андрюша.

Назначили Павла после училища в ненецкую школу в Варандей. Три года он там работал и все три года отличником считался. И школой заведовал и класс вел. Благодарности имел и премии получал. С ненцами на их языке говорил.

Когда в 1940 году пришел черед идти Павлу в армию, все говорили:

— Если хочешь нам помочь, поработай еще, мы тебе отсрочку дадим.

А Павел не соглашается:

— Пойду в армию. А учительская работа никуда от меня не уйдет.

Комиссия определила Павла пройти подготовку. Съездил он в Варандей, сдал школу и вернулся в Нарьян-Мар. Привез он с собой целую кучу фотокарточек. Ненецкие ребята очень любили его. Узнали они, что Павел уезжает от них, запечалились и притащили ему на память свои карточки.