Freud (2), (190), (219) подготовил почву для нашего понимания тревоги, но в то же самое время он придал пониманию этого явления особый уклон, от которого мы до сих пор не можем освободиться. У него хватило проницательности понять, что тревога имеет ситуационный прообраз в раннем детстве, что эта ситуация оказывает травмирующее воздействие на ребенка и что участие в этом матери очевидно. Но его положение о «комплексе смерти», как я полагаю, не дало ему возможности установить связь между травматической ситуацией и угрозой, исходящей от матери, и увело его на поиски альтернативных объяснений. В результате изначально допущенных перекосов, позже ему приходилось пересматривать многие идеи, изменять точку зрения на механизмы тревоги, путаться в двусмысленностях и противоречиях. Несмотря на длительные блуждания он, наконец, пришел к заключению, что детская тревога связана со страхом наказания и страхом быть брошенным матерью.
В своем первом определении тревоги, Freud не принимал во внимание фактора Эго, ни межличностных отношений, рассматривая мать как объект сексуального влечения. Тревога оказалась просто не реализованное либидо. У ребенка это происходит, когда отсутствует мать, а у взрослого, когда влечение становится невыносимым из-за повторяющегося сексуального возбуждения, либо вынужденного воздержания. Ни одно из этих утверждений не является логичным. В то время как объяснение тревоги, как следствия невозможности реализовать либидо как при отсутствии объекта, представляется надуманным, а в случае реакции ребенка на посторонних оно выглядит довольно правдоподобно. Предполагается, что присутствие незнакомого человека усиливает переживание ребенка из-за отсутствия матери. То, что ребенок может бояться посторонних потому, что он приписывает им злые намерения, Freud отверг как «несостоятельный теоретический конструкт». Что касается разницы в интенсивности чувства страха, проявляемой детьми, он объяснил это конституциональными различиями, а также имевшем место в детстве «чрезмерным удовлетворением либидо». Таким образом, как отсутствие сексуального удовлетворения (с нереализованным либидо, обращенным в тревогу), так и удовлетворенное сексуальное влечение имеют один и тот же эффект. То, что чрезмерное высвобождение энергии либидо ведет к повышению уровня тревоги, опровергает теорию, что следствием фрустрации или подавления сексуального влечения является тревога. То, что, у взрослых, тревогу вызывает неосуществленное половое влечение, не подтверждается клиническими данными; многие люди переносят воздержание, в то время как сексуально невоздержанные люди часто проявляют тревогу (скорее, как причину, а не следствие).
Затем на смену этой первоначальной теории пришла прямопротиволожная: тревога – это причина, а не результат подавления. Тогда что является источником тревоги? И снова либидо. «Требования» либидо создают ситуацию опасности сами по себе, независимо от последствий от их осуществления. В невротической тревоге «чего страшится человек, так это собственного либидо… Эго пытается уйти от требований своего либидо, и относится к этой внутренней угрозе, как если бы она была внешней». Но Freud сделал следующий шаг, придя к мысли, что внутренняя инстинктивная опасность лежит на полпути к внешней и реальной опасной ситуации, родительскому наказанию. Например, сексуальное влечение мальчика к матери пробуждает тревогу и подавляется из-за угрозы быть кастрированным отцом.
Freud, несомненно, был далек от того, что стало таким очевидным – связи между тревогой и враждебностью. Хотя ранее он писал, что подавляемый аффект «всегда превращается в страх, вне зависимости от своей природы, неважно, любовь ли это, или агрессия». Freud ни одним словом не говорит о трансформации гнева в тревогу. Страх быть оставленным матерью и страх кастрации отцом всего лишь фантазии ребенка. Нет даже намека на реальный экзогенный объект, равно как и в случае когда Freud рассматривает вопрос о женской ненависти к матери.