— Мама!.. Ты принесла далия?[32]
— спросил я, не открывая глаз.— Это я, Шама.
Если бы внезапно разорвалась бутылка с водой, которая лежала у меня на животе, и то я бы так не удивился. С тех пор как я заболел, прошло уже три месяца. За это время она ни разу не пришла ко мне хотя бы для того, чтобы узнать, не пришло ли письмо от мужа.
— Шама, ты? — спросил я, не скрывая удивления.
— Да, я. А это вам. Кушайте. Они уже совсем зрелые и сладкие. — Она развязала платок и высыпала на постель абрикосы.
Самым желанным для меня во время болезни были Шама и абрикосы. И вдруг в один день и то и другое вместе. Ведь это же счастье. Да, в тот день я был действительно счастлив. Я приподнялся и, отодвинув в сторону газету с бабочками, пригласил ее сесть.
— Ну, как дела? — спросила она, устроившись в ногах.
— Хорошо.
Некоторое время мы сидели молча. Я не знал, что сказать, хотя чувства мои лились через край. Я хотел ей излить свой гнев и печаль, но язык как бы присох и не поворачивался. Я хотел поругать ее, но рот не открывался, будто кто-то сшил мне губы. Сердце мое трепетало, но глаза, которые видели ее прелестное лицо, светились радостью…
— Из Чакваля есть письмо? — наконец, спросил я.
— Нет. А вы сильно осунулись. И глаза такие желтые стали. Я очень жалею, что не смогла прийти к вам раньше: мать была нездорова. Почему вы не едите абрикосы? Кушайте.
Я посмотрел на нее с благодарностью и положил в рот абрикос.
«Эх, ты! — ругал я себя. — Ну скажи хоть что-нибудь. Если уж не хватает храбрости поругать ее, то говори о любви. Ну что ты только смотришь на нее влюбленными глазами? Учись выкладывать все начистоту. Даже женщинам, переживающим вторую молодость, и то не нравится немая любовь».
— Шама, ты… — начал было я, но тут же осекся. — Смотри, какие красивые бабочки.
— Просто прелесть. Откуда вы их достали? — спросила она, подвинув к себе газету. — Вот самка, а это самцы. Как интересно! Теперь они оба уже тянутся друг к другу. Смотрите, они отделились ото всех. А интересно было бы послушать, какие сладкие речи говорит ей сейчас этот краснобай. Да чего там! Все мужчины одинаковы. А что же будет с этими тремя несчастливцами? Как они волнуются.
Я посмотрел на Шаму. Она была похожа на статую, сделанную из золота: рот был слегка приоткрыт, влажные алые губы блестели, как лепестки роз.
— Как ты красива, Шама! — сказал я с восхищением. — Ты даже не представляешь себе, как ты красива. На глазах моих сейчас желтая пелена, но, даже несмотря на это, ты кажешься мне прекрасной. А когда эта пелена спадает, то разве твоя ослепительная красота не вылечит мои глаза… У тебя такие ясные, голубые глаза, они похожи па распустившийся лотос.
В это время вошла мать и принесла далия.
— Что ты говорил о лотосе, сынок?
— Ничего, мама… Я… Ты знаешь, я слышал, что лотос очень полезен при желтухе.
— Да, мы только что говорили с ним об этом, — подтвердила Шама, — не знаю только, поможет он или нет.
— Нет, дочка, я не верю в местные лекарства. Даже врачи…
Между ними завязался разговор, а я слушал и ел далия.
Шама была очень красива, поэтому многие ухаживали за ней. Она вышла замуж и осталась жить с родителями, потому что муж уехал работать в другой город. Вскоре отец ее умер, а мать старалась сохранить молодость и весело жить. У Шамы было очень много поклонников, но, несмотря на это, она осталась чистой и непорочной.
Наш городок очень маленький. В нем всего лишь пять лекарей: три врача да два практиканта; есть одна палатка, где продают газированную воду, и, кажется, одна, где продают мороженое. Продавец мороженого, молодой энергичный человек, ухаживает за Шамой, а мать ее пользуется этим и каждый день съедает у него бесплатно сто — двести грамм мороженого… В городе только двое портных. Один из них очень хороший простой человек. Он бывает страшно рад, когда ему за шитье рубашки дают две анны. Другой — резко отличается от пего. Он приехал из Равальпинди, где учился мастерству в известном английском ателье. За работу он берет столько же, сколько стоит сама материя, но, несмотря на это, наша молодежь очень любит шить именно у него.
Есть у нас одна средняя школа, причем старшие классы открылись только в этом году. Учитель новый. Это красивый веселый молодой человек. У него благие намерения: он хочет из школы сделать колледж. Он хорошо поет — правда, издали почему-то кажется, что это играет граммофон. Проходя мимо дома Шамы, он часто напевает песенку «Теперь я твой, а ты моя», исполняемую певцом Пияром. Когда Шама слышит эту песенку, на лице ее появляется удивительная улыбка. Несмотря на то, что он мой соперник, я отношусь к нему вполне хорошо.
В нашем городе находится резиденция помощника сборщика налогов. Он одновременно и судья и лекарь. Все очарованы его хорошим знанием персидского языка. Он даже сам пытается писать. На Шаму он смотрит, только как на истинное произведение искусства, будто она вовсе и не Шама, да и вообще не живая женщина, а красивая мраморная статуя или ласкающая глаз картина.