Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века

23 мая было третьим днем в серии этих жестких допросов, которым Бушардон подверг свою жертву. У него теперь не было сомнений в ее виновности. «Дело было уже совершенно ясным», – писал он в своей книге. И, исходя из этого, Бушардон изменил ход своих допросов. Он больше не спрашивал Мату Хари, что и как произошло. Теперь он сам рассказывал ей об этом. То, что он говорил, и было правдой. Мате Хари ничего не оставалось, как соглашаться.

– Мы хотим попросить вас вспомнить те вопросы, которые задавал вам Крамер или другие немцы, когда вы вернулись из вашей первой поездки во Францию. Конкретно, мы опасаемся, что Крамер был не один. Мы уверены, что вам не придется слишком напрягать свою память. Сразу же вспомните и о данных вами ответах. Двадцать тысяч франков Крамера подтверждают важность этих вопросов и ответов.

– Я повторю еще раз: Крамер дал мне 20 тысяч франков как аванс перед моей поездкой в мае 1916 года. Эти деньги не имели к моей предыдущей поездке никакого отношения. Ту поездку я предприняла только чтобы забрать оставленные мною в Париже вещи – белье, одежду, серебро, аксессуары для скачек и прочее. Возможно, Крамер посчитал нужным заплатить мне деньги потому, что потревожил меня так поздно вечером, оставил у меня свои грязные бутылочки и предложил доставать для него информацию. Беспокоить и надоедать мне целый вечер – это стоило 20 тысяч франков. Я признаю, что Крамер после возвращения из моего первого путешествия пришел ко мне на чай и задавал вопросы о Париже. Но это была чисто светская беседа. Я рассказывала ему, что английские офицеры произвели плохое впечатление на своих французских коллег, что англичане общаются с французами невежливо, а парижане, напротив, обращаются с англичанами как с королями. В ресторанах и чайных их обслуживают в первую очередь. И платят они по самым умеренным ценам. Я согласилась с Крамером, когда он сказал, что французы потом пожалеют о том, что пустили англичан в свою страну, потому что те не уйдут просто так. Я рассказывала ему о Рэмэкерсе, карикатуристе, начавшем публиковать антинемецкие карикатуры после того, как вначале рисовал карикатуры, высмеивавшие французов и англичан.

Оставшееся время беседы разговор Маты Хари и Крамера вертелся вокруг того, что купцам в Гааге теперь невозможно по коммерческим делам ездить во Францию, чтобы заводить деловые связи с Великобританией.

Затем Бушардон захотел узнать, почему Мата Хари послала своей служанке телеграмму через консула Бюнге, хотя уже знала, что фон Калле попросил у Берлина разрешение на выдачу ей денег.

– Когда я после нескольких дней в Париже все еще ничего не получила, я начала беспокоиться. 8 января я отправила телеграмму через Бюнге. Я и сейчас думаю, что деньги были от полковника ван дер Капеллена. В любом случае именно так написала мне Анна в письме.

– А где это письмо?

– В голландском посольстве.

– Первая радиограмма утверждает, что Х-21 приписан к разведцентру в Кёльне. Но более поздняя депеша от 25 декабря указывает на связь Х-21 с Антверпеном. На самом деле фон Калле получил из Антверпена одну радиограмму, касающуюся вас. В ней сказано, что за полученные от Крамера 20 тысяч франков и за 5 тысяч франков, переведенные в ноябре 1916 года, вы могли бы делать свою работу и получше. Но там не сказано, что вы вообще ничего не делали.

Антверпен, однако, ничего не сообщал о том, что Мата Хари действительно сделала что-то. Когда Бушардон в осторожно-позитивном духе высказал свои обвинения, он совсем не упомянул об этом обстоятельстве. По его мнению, направленное в адрес фон Калле разрешение из Антверпена на выплату ей трех тысяч франков доказывало больше, чем этот простой факт. Оно подтверждало, в глазах следователя, что все было именно так, как он предполагал. Это подтверждают следующие его слова: «В любом случае Антверпен знает вас и знает, что вам были переданы невидимые чернила. Они даже спрашивали, едете ли вы в Швейцарию и сможете ли писать оттуда».

Это означало: «Даже если все упомянутое раньше и не соответствует действительности, в одном можно быть уверенным – вас там знают». Но, вероятно, ближе к истине было бы следующее предположение: Антверпен узнал о Мате Хари от Крамера. Это совпадет и с ее собственными показаниями: «Я клянусь, что общалась только с Крамером. Я понятия не имею, в каком бюро он работал, потому что никогда его об этом не спрашивала. Я никогда не бывала в Антверпене. Я никого в этом городе не знаю».

Из ответа на его следующий вопрос Бушардон уже мог бы понять, что Мата Хари сказала правду, утверждая, что она не знала фон Калле, пока не пошла к нему на встречу в Мадриде. Он потребовал информацию об ее поездке из Франции в марте 1916 года. Это был тот месяц, который назвал фон Калле в одной из своих перехваченных французами радиограмм, посланной в Берлин.