Жизнь тем временем снова стала захватывающей, хотя я узнала об этом только по выходе из консульства. К моему несказанному удивлению, в гостинице я обнаружила записку от одного из директоров Королевского театра с просьбой о срочной встрече. Театр одобрил мою древнеегипетскую затею и приглашал меня дать несколько представлений, при условии что я не стану раздеваться донага. Я подумала, что это не может быть совпадением, только не знала, кто мне поворожил – немцы или французы.
Я приняла условия театра. Поделила программу на четыре части: танцы Невинности, танцы Страсти, танцы Целомудрия и танцы Верности. Местные газеты обмазывали меня елеем, но после восьми спектаклей я уже опять умирала от тоски и мечтала только об одном – вернуться в Париж.
В Амстердаме у меня было восемь часов, чтобы пересесть на пароход до Англии. Я вышла прогуляться и встретила уже знакомого мне попрошайку, снова певшего про Тею. Увидев меня, он прервал свою песню:
– Почему за тобою следят?
– Потому что я хороша собой, обольстительна и знаменита, – ответила я.
– Нет, – сказал он, – не поэтому. Двое каких-то мужчин следовали за тобой по пятам, а смекнув, что замечены, словно растворились в воздухе.
Я уже и не помню, когда в последний раз вступала в разговоры с нищим на улице; даме это не пристало, а я дама, хотя мои завистники видят во мне актерку и проститутку.
– Сейчас ты в раю, просто не понимаешь этого. Конечно, здесь скучновато, но на то он и рай. А ты опять ищешь приключений. Не сочти за дерзость, но люди – ужасно неблагодарные твари и вечно недовольны своей долей.
Я поблагодарила его за заботу и пошла прочь. Что это за рай, где никогда не происходит ровным счетом ничего, заслуживающего внимания? Я искала не счастья, а того, что французы называют «la vrai vie» – полной жизни. С ее невыразимой красотой и мгновениями черного отчаянья, с ее верностью и предательством, с ее страхами и ощущением мира и безопасности. Когда нищий предупредил, что за мною следят, я почувствовала, что теперь мне выпала более важная, чем прежде, роль – от меня зависели судьбы мира, я могла принести победу французам, притворяясь, будто шпионю для немцев. Иные утверждают, будто Бог – математик, но они не правы. Бог, если он существует, – шахматист, он просчитывает ходы противника, а потом побеждает его.
И я, Мата Хари, делала то же самое. Каждый луч света и каждое мгновение тьмы были для меня ходами в шахматной партии. Именно так я спаслась от мужа и стойко перенесла, когда он отнял у меня мою дочь – от знакомых я узнала, что бедняжка вклеила мою фотографию в школьный пенал, – и все это деятельно и без единой жалобы. В тот день, когда мы с Астрюком кидали в море камни, я вдруг осознала, что всегда была воительницей и ни разу не уклонилась от битвы, потому что из битв и состоит жизнь.
И восемь часов ожидания, и само путешествие пролетели быстро, и вот я уже схожу с корабля в Брайтоне. Но едва я успела сделать несколько шагов по английской земле, как меня задержали и допросили. Похоже, англичанам я показалась подозрительной – может быть, оттого, что я путешествовала в одиночку, а скорее всего, оттого, что кто-то из французской контрразведки видел, как я входила в немецкое консульство, и поставил в известность союзников. Но никто ничего не знал о моем звонке во Францию и о том, как я предана этой стране.
Следующие два года я очень много путешествовала, побывала в странах, которые прежде знала только по названиям, еще раз съездила в Германию в надежде найти хоть что-то из моих вещей, а после меня опять с пристрастием допрашивали англичане, хотя разведчики не могли не знать, что я работаю на союзную Францию. И все это время я продолжала знакомиться с самыми привлекательными мужчинами и посещать самые роскошные рестораны и наконец встретила свою первую настоящую любовь – русского офицера, ослепленного… нет, не моей красотой, но горчичным газом.
Ради этого человека я была готова на все. Рискуя собой, поехала к нему в Виттель. Моя жизнь обрела новый смысл. Ночью, ложась в постель, повторяла строки «Песни Песней»:
Я проводила ночи у его постели и когда он корчился от боли, промывала ему глаза и смазывала его обожженную кожу.