Проходя мимо, она уронила платок. Он поднял. Она поблагодарила. Он пригласил на танец. Она согласилась. С того момента они стали неразлучны.
Вадим не походил на других мужчин, не пытался выставлять ее напоказ или тут же тащить в постель. Как и Аллор, он читал ей стихи — не только Верлена, но и Рембо, Малларме, Аполиннера, Бодлера, а также по-русски — Пушкина и других поэтов, о которых она совсем ничего не знала. На следующий день он повел ее на концерт Дебюсси, где они сидели рядом, слушая божественные звуки, а потом проводил в отель и, поцеловав руку, удалился, не сделав даже попытки остаться на ночь.
Маргарета растерялась. Казалось, на него не действовали выверенные на десятках мужчин приемы обольщения. И чем дольше он не давался ей в руки, тем сильнее разгоралось в ее сердце чувство, похожее на любовь.
Они гуляли по набережной Сены, и он рассказывал ей о России, а она вместо описания Петербурга или Териок мечтала услышать слова любви. Когда он что-то говорил или декламировал, она смотрела на его лицо, сравнивая с изваяниями греческих юношей Лисиппа или Мирона. Странно, но в гражданской одежде он выглядел не хуже, чем в мундире, но как-то мягче, роднее и ближе. Наконец, она не выдержала.
— Вадим, скажите, вы не любите женщин?
Маслов, описывавший в этот момент Невский проспект зимой, непонимающе посмотрел на свою спутницу.
— Почему же, люблю. Я нормальный мужчина, и ничто человеческое мне не чуждо.
— А француженок?
Он по-мальчишески улыбнулся и, подняв руку, поправил выбившуюся из-под ее шляпки прядь волос.
— Люблю. И голландок тоже… Некоторых…
— Так почему же вы…
— Вы очаровательны, Маргарета, но я завтра уезжаю на фронт. И кто знает, что там может произойти. Я не хочу оставлять за собой несбывшиеся надежды и разбитые сердца.
Такая логика была для нее внове. Обычно мужчины просили ее благосклонности, упирая именно на то, что им скоро на фронт, и ее любовь (читай, тело) — последняя радость в их скоротечной жизни.
— А если бы сейчас было мирное время?
— Тогда бы мы с вами вообще не встретились. Мои родные нашли бы мне богатую невесту, и я бы вел праздную барскую жизнь в имении где-нибудь под Воронежем.
Слово «Воронеж» ничего ей не говорило, но женским чутьем Маргарета поняла, что такая перспектива его совершенно не радует.
— Твои родители бедные? — Продолжила она допрос.
Маслов на секунду задумался.
— Я бы так не сказал. Но отец хочет, чтобы я сделал выгодную партию, тем более сейчас, когда много мужчин погибло на фронте.
— Ну да, конечно, невест после войны будет море — только выбирай, — хмыкнула она. — И ты выполнишь требования отца?
— У меня нет своих денег, — тихо заметил ее спутник, глядя на Ситэ, — вернее, их не хватит на двоих. А желать смерти родителям я не могу и не хочу. Прости, мне бы не хотелось тебя обманывать…
У Маргареты сжалось сердце. Какой же надо было быть тупой и бессердечной стервой, чтобы вот так, как она, унижать любимого мужчину, заставляя признаваться в своей бедности!
— Это ты меня прости, — схватила она его за руку в порыве раскаяния, — я совсем не хотела тебя так мучить! Давай вернемся в отель, пожалуйста!
На ее ресницах задрожали слезы. Прогулка явно не задалась.
Расстроенный Маслов остановил проезжавший мимо экипаж, помог даме в него забраться, затем запрыгнул сам и назвал адрес. Всю дорогу они молчали. Маслову было стыдно смотреть своей спутнице в глаза, а она кляла себя последними словами за бессердечие. Ей, сорокалетней женщине, стоило десять раз подумать, прежде чем задавать глупые вопросы двадцатилетнему мальчику, который и так чувствует себя не в своей тарелке из-за разницы в возрасте. Какая непростительная ошибка! Занимаясь самобичеванием, она даже не заметила, как оказалась у двери своего номера. Впервые с того момента, как они покинули набережную, Маргарета посмотрела в глаза своего юного спутника.
— Пойдем ко мне, — прошептала она жарко. — Не оставляй меня одну. Я так виновата перед тобой. Если ты меня сейчас бросишь, я этого не перенесу.
На мгновение Вадим заколебался, и ее охватила паника, но потом природа взяла свое, и Маргарета почувствовала, что победила. Срывая друг с друга одежду, они рухнули на постель и бурно отдались давно сдерживаемой страсти, бормоча слова любви на разных языках. Когда первый порыв прошел, Маргарета прижалась щекой к его мокрой от пота груди.
— Мне было хорошо, как никогда в жизни, — прошептала она, мечтая услышать ответное признание.
Он грустно улыбнулся и, ничего не ответив, погладил ее по разметавшимся волосам.
— Что ты молчишь? Тебе со мной плохо? — Она подняла голову и попыталась заглянуть в его зеленые славянские глаза, но молодой человек отвернулся. — Вадим, милый, что случилось? Да не молчи же ты!
— Я чувствую себя последним негодяем, — глухо проговорил он и, аккуратно вытащив из-под ее головы руку, сел, повернувшись к женщине спиной.
— Это еще почему? — Непритворно удивилась Маргарета, отказываясь понимать загадочную русскую душу.
— Я поддался страсти, хотя не должен был этого делать. Прости!