Математик

Эксцентричность Барни находила воплощение и в реальных проектах. Одним из них был фестиваль Янахойя. Он проводился стихийно в южнокалифорнийской пустыне Красных Камней, куда вот уже лет пятнадцать за неделю до Дня независимости съезжались отовсюду самодеятельные и профессиональные художники, которые занимались актуализацией воображения. Билет участника в тот год стоил 145 долларов. Лагерь состоял из палаток, шатров, балаганов и автомобилей и был устроен амфитеатром. В фокусе его была площадка – скина, на которой располагался главный объект фестиваля – двадцатиметровый человек из всяких горючих материалов: досок, соломенных жгутов, высушенных тыкв. На Янахойе принято было передвигаться на ходулях или на особенных повозках, на каких Золушка могла бы прибыть на бал. На фестивале взлетал подвязанный к воздушному шару ковчег, полный голубей, которые рассыпались по синеве белым пухом. По пустыне катались гигантские колеса, внутрь которых мог залезть любой и пробежаться наподобие белки. Вышагивал огромный паук, собранный из металлолома. Ездили фантастические кареты, запряженные огнедышащими жестяными драконами. Время от времени некая замысловатая установка, смонтированная в кузове пикапа, запускала в небо огромные черные кольца дыма. Долго-долго, истончаясь, они подымались вверх в раскаленной лазури. Принцип действия адского самовара состоял в том, что солярное топливо из форсунки, образуя сверкающий конус, впрыскивалось в кольцеобразную горелку, из которой потом вырывался взвихренный сизый локон. По вечерам пульсировало techno, темень пустыни раскраивалась лезвиями лазерного шоу. Там и тут выплясывали жонглеры, они вертели пылающие булавы и кадила. В последний день фестиваля деревянный колосс поджигался и, кривляясь в огненном столпе, подобно горящей спичке, потихоньку осыпался. На Янахойе Барни устраивал живые картины. Гримировал и одевал добровольцев для изображения знаменитых картин – «Ночного дозора», «Сдачи Бреды». Жизнь в фестивальном лагере была замысловатая и нескучная. Карнавальная цивилизация полуголых расслабленных людей, которые занимались чудными ремеслами, использовали невиданные средства передвижения, создавали манекены инопланетян, всевозможных химер и несуществующих животных, – забавляла Максима. Ему нравилось жить в чужом незлобном воображении.

В один из дней они пережили пыльную бурю. От самого горизонта, с плоского блюда пустыни на лагерь надвинулся смерч и объял его тьмой, которая рассеялась только к полудню следующего дня. Пока в лагере царила пыльная мгла, Макс не находил себе места. Он метался слепо по пустынным улочкам, то и дело натыкаясь на безумные механизмы, которые щетинились пучками рычагов и зубчатых колес, или на каких-то немыслимых чудищ – с конусообразными головами и выпученными глазами, заостренными ушами и осклабленными ртами; он не представлял, куда себя деть.

Живые картины Барни пользовались на фестивале успехом. Максим убедился в его режиссерских способностях. Барни доносил до актеров исторический фон и суть изображаемого художественного явления. Актеры входили в роль и не спешили снимать костюмы. Группа «Ночного дозора» неожиданно сплотилась во время показов – хотя Барни набирал случайных участников по объявлениям. Они вывешивались на афишных тумбах и на сайте фестиваля, с помощью которого происходила вся координационная работа: оформление заявок на проведение шоу, покупка билетов, бронирование участка для размещения палатки и прочее. «Ночной дозор» еще сутки после показа бурно пьянствовал на марше, так что привлек внимание полицейских, которые патрулировали проулки лагеря.

На Янахойю они взяли девчонок – Вику и Дженнифер, подругу Барни. На фестивале Барни был настолько занят, что нельзя было даже понять, где он ночует; равным образом нельзя было уследить и за Максимом, который тенью следовал за другом, так что Вика и Дженнифер оставались предоставлены самим себе. Несколько раз друзья обнаруживали своих спутниц веселящимися в незнакомых компаниях: однажды они сошлись с труппой лилипутов, другой раз – с канатоходцами.

Когда сгорал деревянный человек, Максиму было грустно. Глядя на столб огня, он вспоминал, как в детстве, в пионерлагере, они гадали: вставляли две спички, символизирующие пару влюбленных, в спичечный коробок и поджигали. Спички одевались в лоскуты пламени и кривлялись: любит – не любит, склонится, обнимет, прижмет, отстранится. С утробным гулом, треском огненный человек, как паяц, пылал и рушился от любви.

Барни жил в дешевом отеле в центре города. Всё его имущество состояло из спортивного тренажера, велосипеда, фотоаппарата и кинокамеры. Максим, оказываясь у него в гостях, дивился незатейливости, с какой Барни подходил к жизни. Сам он затосковал в отелях и в студии на Grant Plazaи теперь снимал комнату в доме, заселенном многодетной китайской общиной.