Математик

Судя по тому, как основательно Наум обзавелся оборудованием, визитными карточками, рекламным агентом, Максу месяца на два светила сантехническая будущность. От прочистки засоров вскоре переметнулись к монтажу, одно удовольствие: дома в городе по преимуществу были каркасной конструкции – сняв гипсокартонные панели, они без затей погружались в нейрохирургию водоводных жил: легко монтируемый поливинилхлоридный кишечник и металлопластиковые жилы, анодированные муфты и шаровые краны – во всей этой сосудистой картографии Макс научился разбираться. Он также открыл существование канализационных крыс: тварей, обитающих в коллекторах. Растревоженные пением «ерша», иногда они пробирались по стоякам в уборные: с края унитаза сосульчатый пацюк на его глазах два раза сигал в водяной замок проворней пули. На счету их уже было два частных детских садика, автосервис, овощная лавка, пекарня, когда поступил пространный заказ на замену всей системы канализации и водопровода узкого, как пенал, дома: четыре квартиры размещались одна над другой.

«Не природа и не замысел виноваты в гибели миновавших цивилизаций», – думал Макс, стоя внутри разверзшегося скелета: перекрытия, стропила, колонные брусья, балясины, углы перил и лестниц, деревянный этажерчатый планер сверзнулся наискось в пике, застрял; мощь ячеистых плоскостей, возведшая этажи, пролеты, стояки, коробчатые воздуховоды; чердак, пронизанный солнечным неводом, темнел ущельем купола вверху, там плавала голубая пыль; было тихо, чирикали где-то воробьи.

«Птахи всегда распевают над руинами», – думает Макс.

«Если человек произошел от обезьяны, – шепчет Макс, – то от кого тогда произошли человеческие страдания?..»

Дом этот принадлежал приятелю Наума – купил недорого, потому что здание требовало капитального ремонта. Хозяин – анемичный толстяк, приезжавший на старом, обшелушенном солнцем «мерседесе», – заходил посмотреть на их работу, цокал языком, не замечая Макса, хрипло спрашивал одно и то же:

– Нёма, ты мне скажи, таки я прогадал с этой халабудой или как?

– Хай будет, – сердился Наум.

Дом тем не менее был жилой – в единственной пригодной квартире обретался съемщик, бывавший здесь наездами, военный летчик Роджер: берега Бахрейна, авианосная Лапута, аль-Манама искрит стеклом за горизонтом, грохочут движки на форсаже, зерцало палубы дрожит и пучится под жалами сопел, струится марево, регулировщик с флажком и в шлеме пляшет тарантеллу, его перекрывает трапеция хвоста, закрылки стабилизатора шевелятся, как стопы балерин на разминке; срываясь с трамплина, истребитель проседает гузкой, стальная рябь вокруг, караваном тянутся танкеры, в столовке снова непрожаренная пицца, сны отравлены нефтью, солнцем – то выколотым зрачком зенита, то мартеном заката вполнеба, во сне собака бесконечно лает на горлинку, гудящую в кроне оливы. Раз в два месяца, по завершении вахты, прилетал в Сан-Франциско в отпуск. Хозяин дома хвастался постояльцем:

– Ну, Нёма, понимаешь, ихняя жизнь – не наша. Работа тяжелая, нужно отдыхать. Парень – красавец, организм требует смаку. Роджер привозит однополчан, человека два-три, для теплой компании много не надо, все как на подбор: аполлоны. Девочки туда, девочки сюда, отдыхают культурно. Цивилизация! На серфингах катаются. В гараже там посмотри – цельный склад: велосипеды, доски, гидрокостюмы… Какая машина у него там стоит! Не машина – самолет, чтоб я так жил! Вся моя молодость – «москвич» лупоглазый, Светка с Пушки да копченая тюлька, целуй ее в глаза, под пиво на Десятой станции Фонтана…

Работа приносила хороший заработок: удобно было трудиться на одном месте, не нужно таскать туда-сюда инструменты, притираться к заказчику, вписываться в сроки. Ремонт шел неспешно, хозяин от безденежья не гнал, и главное – Наум, удружая, оставлял Максу ключи от этой фатеры. Он как-то привел сюда Вику, ей понравилось, дом стал их убежищем – они спускались в гараж, где стоял алый «корвет»: щелкнуть выключателем, ослепнуть от пылающего – прапор на ветру – глянца, капот шириной с двуспальную постель, профиль – лонжерон, с затерянным изломом косточки, на бреющем несется к океану. Вике нравилось зажмуриться и растечься по капоту крестом…