Но вот следующий визит может быть куда хуже.
Дом, в котором когда-то жил Первый Хокаге, считался, своего рода, достопримечательностью. Сенсома помнил, как бывал здесь почти два года назад. Тогда прохожие несколько удивленно смотрели на безродного мальчишку, заходящего в дом самого Хокаге.
Сейчас все изменилось. И Сенсома был узнаваем на улицах селения, и прохожим было на это абсолютно наплевать.
Стук в дверь показался неожиданно громким, а ожидание ответа бесконечно долгим. Сенсома знал, что Мито не выходит из своего дома уже несколько недель, а так же знал, что единственным человеком, который побывал там с момента смерти Наоми был Второй Хокаге. Тобирама Сенджу использовал свою технику Бога Грома и авторитет Хокаге на максимум, чтобы только приносить добровольно запершейся джинчурики еду и воду, которой внутри было негде взять. Сенсома же не был ни Хокаге, ни Тобирамой, и тем удивительнее было то, что дверь распахнулась.
Высокая, ухоженная и печальная — жену Первого Хокаге можно было бы даже назвать красивой, если бы она не была прекрасной. Наоми была цветущим цветком — самой красивой девушкой Конохи, а ее мать была цветком уже расцветшим и самой красивой женщиной вообще во всей стране. А возможно и не только в ней. Но Сенсома знал, как обманчива и жестока эта красота, какую ярость и силу она таит за собой. И, все же, несмотря на свое знание и моральную подготовку, он не смог и слова из себя выдавить, забыв, казалось, как дышать, под взглядом суровых, казалось, чуть поблекших, зеленых глаз.
А уже в следующую секунду Мито заключила парня в свои крепкие объятия, изо всех сил прижимая его к полной груди.
— Ты жив, Сенсома, — прошептала она, еле сдерживаясь. — Жив и почти здоров. Биджу сидит глубоко — он занят чем-то важным внутри тебя, и поэтому ты не слышишь его голос. Он молчит, но вскоре начнет говорить. Не переживай и не бойся — Треххвостый не собирается причинять тебе вред. Твоя чакра она…
— Н-наоми, — все же смог выдавить из себя Сенсома, попросту оглушенный этими объятиями и заботой в голосе Узумаки. — Н-наоми, она…
— Она отдала за тебя жизнь, — Сенсома почувствовал, как Мито горько улыбнулась. — Моя девочка, моя дочка… Наоми любила тебя больше всего на свете и потому отдала свою жизнь. Ты не должен себя винить ни в чем — это был ее выбор. Это… это я виновата, Сенсома. Если бы я позволила вам быть вместе, кто знает — возможно, она бы позволила тебе умереть, защищая ее. Но ты… теперь твоя жизнь равна ее. Живи эту жизнь, Сенсома. Живи так, чтобы Наоми была…
Дальше ее жаркий шепот перешел в откровенные рыдания, но Сенсома и так знал, что она хочет сказать. Сильная и независимая Узумаки Мито — жена Первого Хокаге и куноичи, самостоятельно запечатавшая в себя сильнейшего из Хвостатых Демонов — Девятихвостого Лиса, плакала у него на плечах. Он не забыл, как жестока она была к нему, как не забыла и она. Но они оба помнили, почему именно она была жестока именно к нему. Наоми.
Тобирама не смог уберечь Наоми, но он сам понимал, что шанс на ее спасение крайне мал. Тороки… Тороки потерял жену и мать своей дочери. Потерял, возможно, свою настоящую любовь. Но Мито ни на секунду не теряла дочери. Она поняла и приняла ее выбор. Сразу. И теперь его жизнь — жизнь перерожденного, сироты, но героя страны — Математика Боя, для неё приравнялась к жизни самого любимого человека. Теперь Сенсома был для Мито на первом месте.
Это и называется — уважение выбора.
Тяжелые капли дождя, медленно разгоняясь, капали с неба. Пока Сенсома давал Мито выплакаться, начался ливень, но парень стоически ждал под ледяными струями, стараясь максимально закрыть от них Узумаки.
— Мито-сама, — он склонился к ее уху, чтобы не перекрикивать дождь. — Пойдемте в дом. Вы намокнете.
— Конечно, — женщина всхлипнула в последний раз и выпрямилась. — Проходи, Сенсома. Будь гостем в моем доме. Ты можешь остаться.
И Тобирама Сенджу, напряженно вслушивающийся в их разговор из парадной, исчез во вспышке техники. Все нормально — теперь у Сенсомы появилась Мито. Семья…
— Семья… — пробормотал Второй Хокаге, оказавшись в своем убежище. — Семья…
Сенсома проснулся утром, как по будильнику. Его тренированное тело спало по семь часов в сутки в «мирном» режиме, так что вставал он обычно рано.
Комната, выделенная ему Мито, была просторной, чистой и… уютной. Будто это и правда его дом.
— Узумаки… — выдохнул Сенсома, вставая. — Просто Узумаки.
Он не мог понять, что чувствует, вот так оставаясь на ночь в доме погибшей одноклассницы. Погибшей Наоми. Это чувство, сидящее в груди, настойчиво говорило ему. Но он не знал, что именно.
Однако, это точно не было чувством неправильности.
Мито уже проснулась — с кухни доносился чудесный аромат выпечки. Повинуясь ему, Сенсома спустился со второго этажа на первый и, стараясь не шуметь, прошел в гостиную. Звук трости, касающейся пола, известил Узумаки о том, что он не спит.
Они ели молча. Молча помыли за собой посуду и так же молча вышли на улицу. Слов было не нужно — они и так друг друга понимали. Да и зачем слова, если все уже сказано?