Математик

В Аризоне у него полетел ремень ГРМ, здесь он снова застрял на неделю, поджидая, покуда прибудут запчасти, и удержался от того, чтобы залиться в такую жару пивом.

«Я — герой», — сказал себе Макс, когда выезжал на своей отремонтированной «субаре» из автосервиса. «Я — герой!»

В Сан-Франциско, в городе, который очаровал его в стэнфордские времена, он поселился в полуподвале в начале 25-й авеню. Окна выходили под лестницу, спускавшуюся в густо заросший шиповником и дроком двор. Весь квартал, соединяясь в каре задними дворами, образовывал своеобразный парк. В нем обитали еноты и скунсы, гнездились птицы. Над расцветшим гранатом по утрам он видел двух-трех полупрозрачных колибри. Еноты по ночам опустошали корзинку с фруктами, которую он оставлял на подоконнике. Максим решил их выследить. Светящиеся зенки зверьков наполнили садик. Еноты ощерились, когда он стал их отгонять. Макс вдруг беспомощно подумал: хорошо, что нет с ним детей — они непременно бы захотели поиграть с енотами.

Он снова наслаждался городом. Каждый день ходил смотреть на самый красивый в мире мост. Выгнутый меж берегов, он летел на две мили и в тумане усеивался желтым ожерельем сочащихся фонарей; казалось, что дорожное полотно и суриковые тяги уходят в никуда, в бездну пролива. Еще ему нравилось пройтись туннелем под парком Presidio и поймать при выходе особенный ракурс. Максим с наслаждением ждал обеденного времени и шел на улицу Clement, где в маленьких ресторанчиках были сосредоточены все виды восточных кухонь. Много времени проводил на Haight-Ashbury, своеобразном богемном базаре: обходил один за другим музыкальные и книжные магазины и особенно увлекся комиссионками, где продавались старые пластинки. Было забавно стать обладателем того, что в детстве было больше, чем Джомолунгма, — например, пластинки Abbey Road.

По вечерам он торчал в кальянной на бульваре Попрошаек. В ней полутемный, заволоченный сливовым дымом воздух, размешиваемый сонными лопастями вентиляторов, скрывал топчаны, устланные коврами, на которых мирно читал или беседовал хипповый люд. Здесь ему нравилось устроиться полулежа с «Нью-Йоркером» на пару часов, за которые он успевал выпить бадейку капучино и съесть несколько миндальных сухариков. В один из дождливых вечеров, когда низины меж городских холмов заполнялись реками тумана, он познакомился в кальянной с Викой. Порывистая, неврастеничная, то самовлюбленная, то кроткая, эта питерская хипповая девица третий год подвисала в здешнем раю.

Они сошлись не сразу; Вика любила поболтать с ним, съездить на океан, погулять, но отстранялась, когда он обнимал ее, чтобы поцеловать, говоря: «Что за детский сад. Крепитесь!». Что-то произошло, когда она услышала у него в машине Стива Райха — Different Trains. В основе этой пьесы лежат музыкальные рефрены отдельных фраз: какой-то старик вспоминает, как в детстве, еще до войны, после развода родителей, бабушка возила его от отца к матери — из Чикаго в Нью-Йорк и обратно; вся многострунная пьеса пронизана гудками локомотивов и вторит стуку колес. Вика послушала и пробормотала: «Я знаю эту вещь, я знаю наизусть все фразы оттуда, вот послушай:

АМЕРИКА ДО ВОЙНЫ

— из Чикаго в Нью-Йорк

— один из самых быстрых поездов

— лучший поезд из Нью-Йорка

— из Нью-Йорка в Лос-Анджелес

— каждый раз другой поезд

— из Чикаго в Нью-Йорк

— в 1939

— 1940

— 1941

— 1941 так или иначе должен был случиться

ЕВРОПА ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

— 1940

— на мой день рождения

— немцы пришли

— немцы вторглись в Голландию

— я был во втором классе

— у меня был учитель

— очень высокий человек с зачесанными гладко волосами

— Он сказал: „Черные толпы евреев вторглись в наши земли много лет назад“

— и уставился прямо на меня

— не стало больше школы

— вы должны покинуть страну

— и она сказала: „Быстро, быстро, сюда!“

— и он сказал: „Замри, не дыши!“

— в эти вагоны для перевозки скота

— в течение четырех дней и четырех ночей

— и затем мы погрузились в эти странно звучащие имена

— польские имена

— множество теплушек там

— все они были забиты людскими телами

— они побрили нас

— и вытатуировали номера на наших руках

— пламя и дым возносились в небо

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

— и война закончилась

— Вы уверены?

— война закончилась

— едем в Америку

— в Лос-Анджелес

— в Нью-Йорк

— из Нью-Йорка в Лос-Анджелес

— один из самых быстрых поездов

— но к нынешнему времени все они ушли

— Там была одна девушка, с прекрасным голосом

— и немцы обожали слушать пение

— и когда она прекратила петь, они зааплодировали и стали кричать: „Еще! Еще!“»

— Так вот, я как раз и напоминаю иногда себе ту девочку, что пела для немцев, — сказала Вика, и глаза ее наполнились слезами.

Максим обнял ее, и она не отстранилась, впервые.