Матерь Тьмы

Он достал из другого кармана дневник Смита, уселся на кровать рядом с Любовницей Ученого и развернул карту. Затем открыл дневник на проклятии де Кастри, в очередной раз удивляясь тому, что этот текст так долго ускользал от него, и перечитал важнейшую часть:

Точка опоры (0) и шифр (А) пребудут здесь, в его любимом «Родосе», 607. Я буду покоиться в назначенном мне месте (1) под Креслом епископа самым тяжелым пеплом, который когда-либо ощущал мир. Затем, когда весы горы Сатро (4) и Обезьяньей глины (5) заработают и сойдутся в уравнении [(4) + (1) = (5)], да БУДЕТ его Жизнь Изъята.

«Теперь, – сказал он себе, – нужно решить эту задачку чернокнижной геометрии. Или это будет чернокнижная физика? Как там выразился Байерс, цитируя Клааса, который якобы цитировал де Кастри? Ах да, “неопифагорейская метагеометрия”».

Как ни крути, самое невнятное место в проклятии – Обезьянья глина. С него и надо начать. Дональдус рассуждал о скульптуре обезьяны и о прахе, из которого сотворен человек, но обе эти версии никуда не ведут. Речь, скорее всего, идет о месте, похожем на гору Сатро или на Корона-Хайтс (под Креслом епископа). Глина, глина… В Сан-Франциско есть улица Клей-стрит – Глиняная улица. А как быть с обезьяной?

В мыслях Франца Обезьянья глина вдруг сменилась Обезьяньим двориком. С чего бы вдруг? Он был знаком с парнем, работавшим в магазине одного из главных конкурентов «Сирс и Робак», и тот как-то сказал, что и он и кое-кто из его коллег по низовой работе именно так называли свою компанию.

Еще один скачок образов, от Обезьяньего дворика к Обезьяньему кварталу. Ну конечно! Обезьяний квартал – именно такое горделиво-ироническое название когда-то обитатели присвоили давно снесенному огромному старому многоквартирному дому в Сан-Франциско, где за скромную плату обитали художники и прочая богема в Бурные двадцатые и эпоху Депрессии. Обезьяна – Манки – сокращение от названия улицы, на которой стоял дом. Монтгомери-стрит! А эта улица, в свою очередь, пересекается с Клей-стрит (глина!). За всем этим крылось что-то еще, но открытие огнем жгло разум, и он не мог ждать.

Испытывая все то же возбуждение, он положил линейку на карту, чтобы она соединила гору Сатро и перекресток улиц Клей и Монтгомери в северной части финансового района. Оказалось, получившаяся прямая проходит через середину Корона-Хайтс! (А также довольно близко к перекрестку улиц Гири и Хайд, отметил он, скорчив небольшую гримасу.)

Франц взял карандаш с кофейного столика и поставил маленькие цифры 5 на перекрестке Монтгомери и Клей-стрит, 4 у горы Сатро и 1 в середине Корона-Хайтс. Нельзя было не заметить, что теперь прямая стала похожа на весы или коромысло (два рычага) с осью вращения или точкой опоры где-то между Корона-Хайтс и перекрестком Монтгомери – Клей. Полученная схема также уравновешивалась математически (четыре плюс один равно пять) точно так же, как было отмечено в проклятии перед завершающим его приговором. Два огромных рычага должны были бы насмерть раздавить жалкую точку опоры (0), где бы она ни находилась («Дайте мне, куда поставить ногу, и насмерть затопчу этот мир» – Архимед), точно так же, как написанное строчными несчастное маленькое местоимение «его» ощущалось раздавленным между ужасным «БУДЕТ» и двумя словами с заглавной буквы.

Да, этому несчастному (0) наверняка предстояло быть задушенным, сжатым до нуля в буквальном смысле слова, особенно когда «весы» «заработали». И что-то еще?..

Внезапно Францу пришло в голову, что, как бы ни обстояли дела в прошлом, сейчас весы, безусловно, работали, поскольку на горе Сатро стояла трехногая телебашня, а на перекрестке Монтгомери и Клей – пирамида Трансамерики, самого высокого здания Сан-Франциско! («Что-то еще» заключалось в том, что Обезьяний квартал снесли, чтобы расчистить место для парковки, а потом на этой самой площадке построили Трансамерику. Все ближе и ближе!)

Вот почему проклятие не коснулось Смита: он умер еще до того, как возникло самое первое из этих сооружений. Ловушка просто не успела сработать.

Пирамида Трансамерики и тысячефутовая телебашня – такое раздавит кого угодно.

Но ведь просто смешно думать, будто де Кастри мог предвидеть строительство этих сооружений. В любом случае вполне можно объяснить текст проклятия совпадением, удачным попаданием при выстреле вслепую. Выберите любой перекресток в центре Сан-Франциско, и вероятность того, что там (или поблизости) окажется высотка, составит не менее пятидесяти процентов.

Но почему тогда он затаил дыхание, почему в ушах негромко гудит, пальцы похолодели и ощущается покалывание?