Матерь Тьмы

Гун также разобрал бинокль Франца (призвав на помощь своего друга-оптика, который, помимо всего прочего, исследовал знаменитый хрустальный череп и тщательно развенчал сложившуюся вокруг него легенду), но они не нашли следов присутствия хоть каких-то дополнительных приспособлений. Заслуживала внимания лишь тщательность, с которой были разбиты линзы и призмы. «Еще одна кучка пакли?»

В подробном описании всего происходившего, составленном пришедшим в себя Францем, Гун обнаружил серьезную неувязку.

– Спектральные цвета в лунном свете просто невозможно разглядеть: у колбочек сетчатки для этого не хватит чувствительности.

– Подавляющее большинство людей никогда не видело зеленого луча от заходящего солнца, но это явление бесспорно существует, – с излишней резкостью ответил Франц.

– Во всем, что говорят сумасшедшие, найдется толика смысла, можете не сомневаться, – вставил Сол.

– Сумасшедшие?

– Ну да, все мы.

И он, и Гун по-прежнему обитали в доме 811 по Гири-стрит. С параментальными феноменами они больше не встречались (во всяком случае, пока).

Там же обитало и семейство Луке. Доротея держала существование чуланов в секрете, особенно от владельцев дома.

– Если они узнать о них, то заставить меня как угодно сдавать их, – говорила она.

На пару с Кэл она в конце концов восстановила историю действий Фернандо. Все оказалось до смешного просто: однажды, переставляя в каморке коробки, чтобы втиснуть туда что-нибудь еще, он заметил у самого пола маленький, низкий, встроенный в стену очень неглубокий шкафчик, и факт существования этого шкафчика застрял у него в памяти («Misterioso!»). И когда на «Мистэр Хуэстон» (так Фернандо называл Вестена) напали призраки, он об этом вспомнил, а дальше следовал подсказкам интуиции. В шкафу, судя по пятнам на дне, когда-то хранились полироли для мебели, латуни и обуви, но потом почти сорок лет там лежало одно лишь Пятидесятикнижие.

Трое Луке и прочая компания (всего девять с дамами Гуна и Сола – как раз подходящее число для классической римской вечеринки, заметил Франц) однажды все-таки устроили пикник на Корона-Хайтс. Ингрид, которую привел Гуннар, была такой же высокой и светловолосой, как он, работала в Агентстве по охране окружающей среды и делала вид, будто Музей для юношества произвел на нее большое впечатление. А рыжеволосая, маленькая Джоуи, подруга Сола, диетолог, была глубоко увлечена местным самодеятельным театром. Теперь, когда зимние дожди окрасили Хайтс в зеленый цвет, холм сделался совсем другим, и тем удивительнее оказалось напоминание о мрачных чудесах недавних времен: по пути они встретили двух маленьких девочек с сенбернаром. Франц слегка побледнел, увидев их, но быстро взял себя в руки. Бонита немного поиграла с девочками, мило притворяясь, будто ей это нравится. В целом они приятно провели время, но никто не полез на Кресло епископа и не стал рыться под ним в поисках следов старого погребения. Позже Франц заметил: «Иногда я думаю, что в основе всего пара… сверхъестественного лежит древний завет не тревожить старые кости».

Он попытался снова связаться с Джейми Байерсом, но телефонные звонки и даже письма остались без ответа. Позже он узнал, что богатый поэт и эссеист в сопровождении Фа Лосюи (и, по-видимому, Ширли Сомс) уехал в длительное кругосветное путешествие.

– В конце любой повести о сверхъестественных ужасах кто-нибудь обязательно отправляется проветриться в кругосветном круизе, – несколько натянуто, с кислым видом пошутил он. – Взять хотя бы «Собаку Баскервилей» и тому подобное. Все же очень хотелось бы узнать, от кого, кроме Клааса и Рикера, он получал сведения. Но, возможно, и к лучшему, что я больше туда не лезу.

Теперь они с Кэл снимают квартиру чуть дальше по Ноб-Хилл. Хоть они и не поженились, Франц клянется, что больше никогда не будет жить в одиночестве. С того дня он ни разу не ночевал в комнате 607.

О том, что Кэл услышала и увидела (и сделала) в тот день, она рассказывала сама:

– Поднявшись до третьего этажа, я услышала крики Франца. У меня был с собой его ключ. Вокруг него, как водоворот, кружились клочки бумаги. Франц лежал посередине, а на нем стояло нечто вроде жесткой, тощей колонны с отвратительной верхушкой. И тут я закричала (почему-то вспомнив отца) первое, что пришло в голову. Столб разлетелся на куски, как мексиканская пиньята, куски, в свою очередь, рассыпались в мелкие хлопья, включившиеся в бумажную бурю, которая очень быстро улеглась, как… Как снежинки на луне. Представляете, на полу оказался слой бумаги в несколько дюймов. Как только Сол передал мне послание, я поняла, что должна попасть к Францу как можно скорее, но только после того, как мы сыграем Бранденбургский концерт.

Франц думает, что именно Пятый Бранденбургский концерт и последующие быстрые действия Кэл каким-то образом спасли его, но не строит никаких теорий насчет того, как именно это произошло. Кэл по этому поводу ограничивается странной фразой: «Я думаю, нам повезло, что у Баха был математический склад ума, а у Пифагора – музыкальный».