Матерь Тьмы

Теперь голос Гуна прозвучал почти так же язвительно.

– Сам знаю, что я североевропейский ханжа-пуританин, но хотелось бы знать, как далеко должно зайти отрицание англосаксонских запретов на телесный контакт.

– Ну, думаю, настолько, насколько оба сочтут для себя уместным. – Голос Сола прямо-таки сочился ядом.

Дверь демонстративно хлопнула. Тут же этот звук повторился. Наступила тишина. Франц облегченно перевел дух, тихонько побрел наверх, но стоило ему подняться на пятый этаж, как он оказался почти нос к носу с Гуном, который стоял перед закрытой дверью своей квартиры и испепелял взглядом уже закрытую дверь Сола. На полу рядом с ним стоял упакованный серой материей ящичек по колено высотой, с блестящей хромированной ручкой сверху.

Гуннар Нордгрен, рослый, худощавый пепельный блондин, походил на облагороженного викинга. Он перевел взгляд на Франца и смотрел на него с тем же растущим смущением, которое испытывал сам Франц. Но тут на лицо Гуна вернулось обычное дружелюбие, и он сказал:

– Послушай, очень хорошо, что ты пришел. Пару дней назад ты спрашивал о том, как работает машинка для уничтожения документов. Я как раз притащил такую из офиса.

Одним движением он снял чехол, под которым оказался голубой с серебром параллелепипед. На верхней грани зияла широкая щель и краснела большая кнопка. Нижнюю часть занимала вместительная корзина; Франц, шагнув поближе, увидел, что она на четверть заполнена похожими на грязный снег бумажными многоугольничками не больше квадратного дюйма.

Ощущение неловкости развеялось. Франц поднял голову.

– Я знаю, что тебе надо работать и все такое, но не мог бы ты на минуточку дать мне послушать, как она работает?

– О чем речь? – Гун отворил дверь и пригласил Франца в опрятную скупо меблированную комнату. Вошедшему сразу же бросались в глаза цветные астрономические фотографии и лыжное снаряжение. Гун развернул электрический шнур и воткнул вилку в розетку, бодро объясняя на ходу:

– Это «Шредбаскет» от компании «Дестройзит»[5]. Правда, названия в самую точку, а? И стоит всего около пятисот долларов. Модели помощнее доходят до двух тысяч. Внутри установлены два комплекта ножей. Один, дисковый, режет бумагу на полоски; второй, поперечный, превращает эти полоски в мелкие кусочки. Хочешь верь, хочешь нет, но этот аппарат всего лишь усовершенствованная машинка для изготовления конфетти. И это мне нравится, ведь получается, что человечество прежде думает о развлечениях и лишь потом обращается к серьезным делам (если, конечно, можно назвать вот это серьезным). Сначала играй, виниться будешь потом.

Слова лились из него щедрым потоком с таким явным избытком возбуждения или облегчения, что Франц даже забыл, как успел удивиться. Зачем Гуну понадобилось тащить домой такую машину, что такого ему нужно крошить? Гун между тем продолжал:

– Изобретательные итальянцы… Как там их назвал Шекспир? Хитроумнейшие венецианцы? Так вот, они лидируют в мире по части изобретения машин для еды и развлечений. Мороженицы, экструдеры для пасты, эспрессо-машины, наборы фейерверков, шарманки… И конфетти. Ну, готово.

Франц вынул маленький блокнот и шариковую ручку. Как только палец Гуна неторопливо двинулся к кнопке, Франц подался вперед и насторожился, готовясь услышать какой-нибудь громкий резкий звук.

Но раздалось лишь тихое, чуть хрипловатое жужжание, как будто Время откашлялось, прочищая горло.

Франц с восторгом записал именно эти слова.

Гун сунул в щель листок бумаги для рисования пастелью. На грязно-белый сугроб посыпался бледно-голубой снежок. Звук вроде бы стал чуть заметно гуще.

Франц поблагодарил Гуна, вышел, оставив его сворачивать провод, миновал свой этаж, затем седьмой и поднялся на крышу. Он был доволен. Как раз этот малюсенький факт и оказался той самой крошкой удачи, которой ему не хватало для того, чтобы считать день прекрасно начавшимся.

5

КУБИЧЕСКАЯ НАДСТРОЙКА, в которой находился мотор лифта, сошла бы за каморку колдуна на вершине башни: световой люк, густо затянутый пылью, электродвигатель, похожий на широкоплечего карлика в засаленных зеленых доспехах, старомодные реле в виде восьми черных чугунных рычагов, которые корчились во время работы, как лапы прикованного гигантского паука (роль челюстей паука играли большие медные рубильники, которые громко лязгали, открываясь и закрываясь всякий раз, когда внизу нажимали на кнопку).

Франц вышел на залитую солнечным светом плоскую крышу, окруженную невысоким барьером. Под ногами чуть слышно поскрипывал гравий, вплавившийся в битум. Лицо приятно обвевал прохладный ветерок.