- Знамо - нет, - кивнул слуга, - Но ведь без вас и Кембридж бы зарос быльём, и в тутошней Сорбонне вас на руках носют...
- А родная мать считает меня сумасшедшей!...
- Это она об вас заботится.
- Если б она заботилась обо мне, то не откровенничала бы со всякими мошенницами, которые потом распускают сплетни, делая таким образом литературную карьеру, а потом ещё донимают нас чем-то очень похожим на шантаж! Возвращаясь к вашему вопросу о моей красной букве, - пламенная лектриса глянула на меня, - Это одна из множества причуд одной свихнувшейся американки, считающей себя борицей за что-то там прогрессивное. Она ухитрилась вытянуть из моей матери некоторые неопубликованные факты её приватной жизни, то есть даже не её, а её венценосного супруга...
- Царство ему Небесное! - внушительно вставил Джозеф.
- Аминь. Вскоре в печать выскочила книжица, позиционированная как попытка оправдать мою мать (как будто она в чём-то виновата!) через очернение отца (а то он был не чёрен!). Эта уродка с края света, эта пресвятая простота там же объявила себя лучшим и единственным другом несчастной оклеветанной вдовы, а потом втесалась в её жизнь, как заноза, и вот уже не первый год наша мудрая леди Анна пляшет под её дудку. Ну, пусть её - быть может, ей хотелось этого, но каково же мне? На первой неделе выхода в свет проклятой книжонки меня не пригласили на три раута, моего мужа осадили вопросами о моём характере, звучащими как соболезнования, а сам он такое отколол, что меня до сих пор коробит. Представьте: я сижу и проектирую электрическую машинку для вышивания - рассчитываю нужную силу тока, закладываю в план различные типы декоративных элементов, вдруг заходит этот субъект и говорит: "Дорогая, не пригласить ли нам к вам доктора?".
- Ну, правильно - ведь вы безвылазно возились с этой штуковиной три дня и две ночи, - пояснил Джозеф.
- Это серьёзная работа! Она требует времени и концентрации ума!... Конечно же я его выставила, но и заниматься больше не могла, и действительно заболела, и - больная! - уехала в Мюнхен... А видите это чудо природы? - кивнула дама на свою служанку, - Её мне тоже навязал американский клещ!
- Но в Америке она была бы рабыней! - напомнил я.
- А тут рабыня - я! Куда как весело делать благородные жесты из-под палки!... По большому счёту меня волнуют лишь одни права и свободы - мои собственные,...... потому что благодаря этому выдающемуся джентльмену, сделавшего меня женщиной, я должна сидеть в подполье и сдавать мои диссертации на подпись монополистам истины, для которых могла бы быть товарищем, а не куклой, если бы...
- Так Бог судил, миледи, - изрёк Джозеф.
- Ваш муж вас притесняет? - спросил я, в очередной раз попадая пальцев в небо.
- Мой отец (не к ночи будь помянут!) - вот виновник всех зол моей жизни!
- Грех вам! - выпалил её постоянный оппонент и вышел, хлопнув дверью, а прежде крепко хватив лбом о притолоку. Под этот грохот меня озарило. Даже вопросов больше не хотелось задавать... Я встретил открытие с покорностью, как нечто неизбежное. Как же иначе? Двух сестёр я знаю - вот и третья, и брат за стеной... До чего же они разные! И как я оказался в точке, где скрестились вдруг эти лучи! Я - избран? Для какой же роли?...
VII
- Позвольте, я сейчас вас познакомлю с одним моим приятелем, - сказал я и вышел стучаться к Стирфорту. Он открыл насупленный, сонный, упёрся локтем в косяк и проронил:
- Да-да, галдите лучше открыто, чем поднимать тарарам с завываниями по соседству, словно вы одни в доме.
- Мы вам мешали?
- Во-первых, кто эти таинственные мы? Мне мерещились женские голоса. У вас наши дамы или уже кто-то новый?
"Сказать / не сказать?" - лихорадочно думал я...
- Это новые. И ваши земляки.
Джеймс мгновенно взбодрился и неожиданно сам попросил, что я его представил. Я подумал, что он в глубине души надеется, что покинутая Эмили ищет его. Через минуту он стоял перед последней принцессой, но смотрел, не тая детского боязливого любопытства, на чёрную девочку, сидящую с ногами на уже закрытом сундуке и корчащую рожи в брошенное госпожой зеркальце, а я говорил учёной леди:
- Рекомендую: мой друг Джеймс Стирфорт.
- Графиня Лавлейс, - назвалась дама, поднявшись. В её голосе мне послышались вызывающие нотки. Джеймс рассеянно поклонился и спросил, кивая на самовар:
- Что это? Там есть вода?
- Хотите воды? - приглушённо, словно с угрозой спросила леди.
- Да.
Она взяла из шкапа стакан, подставила под носик и повернула вертушок - на дно зигзагом полилась прозрачная струйка.
- Вам случалось прежде видеть samowar? - удивился я.
- Элементарная дедукция подсказывает, что сосуд с подобными габаритами и приспособлениями должен содержать жидкость. Пейте, сэр.
Стирфорт сделал небольшой глоток и вернул стакан графине с чуть слышным "спасибо" по-французски, после чего вышел из комнаты и снова заперся у себя.
- Однако! - фыркнула леди Лавлейс, - ... Наверное, он боялся посмотреть на мой глупый наряд и засмеяться над ним.
Тут вошёл Джозеф, а за ним - Макс. Последний галантно склонился к руке британки и сказал: