Материалы к альтернативной биографии

   - Между нами остался неразрешённым один щекотливый вопрос. В Британии я имел неосторожность подписать контракт на путевой дневник. Надо думать, что мои собственные приключения никого не интересуют...

   - То есть вы подрядились вести календарь наблюдения за мной, - облёк мой высокий компаньон ситуацию в жестокие слова, интонацией их наводя на меня невразумительный страх, - Как же это получается - угнездившись в моём лагере, вы полетели наниматься в шпионы к моим врагам?

   - Врагам? Разве у вас есть враги?...

   - Что!?... Так! Рассказывайте по порядку.

   - С чего же начать?...

   - Что вы знаете обо мне?

   - ... Почти ничего... Я знаю, что весь мир восхищается вами, и я сам...

   - Ладно. Как вас занесло... туда, где вы договорились о дневнике?

   - К издателю М.? Я хотел предложить ему мои сочинения...

   - Где взяли адрес?

   - У вас на столе лежала визитная карточка...

   - И?...

   - Он отказался печатать мои драмы, а я сказал, что вам они понравились... Понравились же?

   - Ну, для начала сойдёт.

   - Он весь подскочил, спросил, откуда я вас знаю; я объяснил, и он...

   - Понятно. ... Сколько вам обещали за работу?

   - Пятьдесят тысяч...

   - А сроку дали?

   - Год и день........

   - ... Почему вы согласились? Просто любопытно.

   - Я подумал, что сделаю хорошее дело, если изложу для современников и потомков вашу жизнь. Ведь вы такой необычайный, изумительный человек... И... что же в этом плохого? Разве вы совершаете нечто такое, что не способно понять преданное вам сердце? Больше скажу: вас следовало бы решительно обязать к самоописанию вашей жизни, но ведь у вас ведь на это не хватило бы времени: вы заняты творческими замыслами! Следовательно, вам нужен посторонний биограф...

   - Я вёл когда-то дневник, но сжёг его.

   - Почему?

   - Слишком личный... Никто не дал бы за него настоящей цены... Впрочем, я и теперь записываю что-то по привычке на ночь глядя... полчаса.

   - Тогда, быть может,......

   - Что?

   - ... Вы сами будете вести этот дневник... от моего имени?...

   - За полтинник!? Вы в своём уме?

   - Но тогда хоть не откажитесь его редактировать. Вдруг какие-то происшествия вы захотите утаить, а другие...

   - Расписать маслом, а третьи - с потолка снять!... Разумеется! Смастерить дневник не сложнее, чем мистерию и оду. Всё у вас получится. Главное помните: мои разоблачения стоят куда дороже.

***

   Приведённый диалог запал мне в душу каким-то грузным обломком; вероятно, это раскололось моё отношение к моему патрону, полное иллюзорных предубеждений. Несомненно, человек он неординарный, но есть в нём явная непоследовательность. Я заставил себя вспомнить всё, что мне когда-либо доводилось узнавать о всевозможных творческих личностях, и убедился, что всякий из них отличался определённым эксцентризмом. Многих из них объединяло недозволительное легкомыслие в отношении к искусству, иные были слишокм строги к себе, иные - ничего, кроме своих сочинений не уважали, однако лорд Байрон не подпадал ни под одну из этих характеристик. Он мало говорил о поэзии. То есть он мало говорил о ней со мной, способным понять его. Вместо этого он то и дело принимался толковать о Вергилие, Милтоне, Тассо в кругу своих мужиковатых прислужников, с которым, очевидно, имел давнюю традицию общения. Моё перо предпочитает ломается и падать из руки, нежели предавать звучащие в той среде реплики, и - видит Бог! - мне прискорбен гений, ниспустившийся до столь броской аудитории.

   В одном из неглупых журналов я прочёл, что в поэтике Байрона заметен диалог культур востока и запада. От себя добавлю, что в его жизни бросался в глаза диалог культуры с бескультурьем. В совершенстве владея моряцким жаргоном, он часами беседовал с корабельщиками, к концу плаванья узко подружился с грубияном-капитаном. Со своей свитой милорд использовал крайне маргинальный язык, отчасти узнанный из источников, о которых лучше не думать, отчасти возникший в фантазии самого поэта как некая пародийная система. Излюбленными словечками шайки были гуяр, гуярство, гуярский, гуярить и т.д.. Относились они к чему-либо негативному, достойному осуждения. Я длительно размышлял над происхождением их корня и вдруг узнал в нём искажённое заглавие одной из Восточных поэм! Незамедлительно я поставил милорду на вид эти метаморфозы и спросил, почему он позволяет подобные вольности. "В своей исконности, - ответил автор, - это слово очень оскорбительно. В нём собрано всё представление о неправедности, так что сам смысл толкает на извраты". Он лично вышеназванными словами пользовался редко, имя в распоряжении синонимы, образованные от названия страны Албании. Насколько я понял, они довольно смягчены и называют не что-то нежелательное, а что-то неожиданное, нетипичное, гротескное.

   Очень больно мне было оттого, что между собой мои телохранители отзывались о своём господине крайне непочтительно, говоря о его светлости таким тоном, будто светлость - это что-то вроде глупости, придумывали ему различные насмешливые титулы... Я и этот факт донёс до сведения милорда, он же лишь фыркнул: "Неужели? Вот обормоты!" и не принял никаких мер. Может, ему нравится такое обхождение?...

***