Первый наш материковый приют его угрюмство облагодетельствовал, заняв две страницы учётной книги спенсеровыми строфами, истребовав шампанского и напоив им всех посетителей, всю прислугу и даже своих новых четвероногих товарищей, затем добился освобождения из кухонного плена всех уток, всей рыбы, взял под личное покровительство старого кролика, громогласно окрестил гнилым дуплом лучший номер гостиницы и отправился с позволения смазливой горничной ночевать в людскую, предоставив вашему покорному слуге апартаменты и постель. Спозаранку неистовый лирик уже постирался рядом со мной, держа на животе дряблого серого грызуна.
- Что за беда! - сокрушался он, - Я никак не могу ему объяснить, что вредно вот так попусту жевать! Эй, ушастый! Помрёшь от гастрита!
Кролик жмурился под гладящей его ладонью и неизменно совершал ритмические колебания нижней частью мордочки, что свойственно его природе.
- Надо срочно дать ему что-нибудь съесть, а то осиротит, - озабоченно произнёс милорд, вручая животному осьмушку груши, - Как спалось?
- Покойно. А вам? - отозвался я.
- А мне превосходно не спалось.
***
Благосклонный читатель, неужели действительно всё, что вас волнует - это похождения порочных богачей или социально опасные умоповреждения артистов с растлением малолетних!? "В обоих случаях!" - чеканно уточняет его светлость из смежного кабинета.
В полдень он строит своих молодцов и препоручает их мне для экскурсии по Антверпену, сам же наотрез отказывается присоединиться к прогулке. Мне пришлось вести сию свору в музей Рубенса, где меня едва не тошнило от воззрений на искусство жалких кокни. На улицах заламаншские варвары высмеивали скульптурные фонтаны, на которые сам я глядел с безмолвным презрением, ибо недостойно публично демонстрировать низменные отправления, хоть бы тела были бронозвы, а истекала из них вода.
"Сюда бы милорда!" - звучало рефреном из гущи неотесанных британцев, словно мало им было потехи, а мне - нервотрёпки. "Жаль, милорда нет!" - басил Фрэнк, отдуваясь после пятой кружки пива в кабаке под вечер. Прошла молодая толстая официантка - "Эх, вот милорд бы оценил такую брюкву!". Пила эта компания сначала за "папашу Безумного Джека", потом за "доброго дедушку Злого Лорда", потом за "адмирала Непогоду", потом за собственно его промрачненчество, потом за здоровье Мэри, за меня, за Шекспира, Шиллера и всех на свете бардов.
***
Бог весть, как мы оказались в Брюсселе.
Его величество на вскидку совершенно не умеет путешествовать. Он делает это как какой-то одержимый, словно его ветром сдувает с места. Время суток, погода - ничто не важно, если ему приспичит сорваться. Он не участвует в сборах. Распорядится только, что де отчаливаем через час или два и, пока команда скидывает в чемоданы всё подряд, сидит с блокнотом или книжкой, курит у окна со скучающим видом, а то и ляжет подремать. Входя же в новое жилище, ставит на пол сумку (он всегда что-нибудь сам несёт - якобы для равновесия) и садится в нерасчехлённое кресло, чтоб почитать или записать что-то, пьёт, умывается (однажды при это забыл снять перчатки), а слуги лихорадочно вытряхивают содержимое из баулов, и не дай Бог им было забыть любимый бело-розовый карандаш милорда или какую-то эксклюзивную зубную щётку. Своё огорчение он выражает многими манерами: от безутешных слёз до звериного рыка: "Раздолбаи! Всех к чертям уволю!!!".
***
- Скажи мне честно, Хью, - стонал из-под мокрого полотенца аристократичный предводитель оравы охломонов, - у нас уже кончились деньги?
- Отнюдь не бывало, сэр, - храбрился камердинер, - На пару-тройку дней ещё осталось.
- Ах, это катастрофа! Смерть и бездна!
- Прошения просим. Малость увлеклись...
- Вас, извергов, я не виню. Я сам был расточителен!
- Полторы тысячи наскребём по углам...
- Придётся мне идти на улицу торговать автографами.
- Упаси вас Бог от такого бесчестия! Лучше стишок какой-нибудь придумайте.
- Не хочу!
- В картишки поиграйте.
- Никогда! Эта затея погубила моего отца!
- Вашему отцу всегда было море по колено, а лужа по уши; он нигде бы, кроме как на ровном месте, шеи себе не сломил. Не карты губят - неудача! - соблазнял льстивый служитель, и, подстречённый данными речами, через две четверти часа лорд Байрон отбыл в казино, чтоб к утру вернуться на крыльях из ассигнаций, теряя монеты из переполненных карманов и голенищ. "Чтоб я ещё хоть раз кому-нибудь представился! - ворчал он, - Барон С. продул мне полмиллиона, за свой счёт напоил и пригласил в гости! Пятеро крупье чуть не убили друг друга, споря за червовый туз, на котором я что-то черкнул".
Пронырливые слуги окружили его фигуру, как осы, и, незамечаемые, выгребали деньги себе за пазухи. "И всё-таки что бы сообразить, чтобы не таскаться на чай к этому типу? - рассуждал вслух покоритель зелёного сукна, - Заболеть?... Но если я заболею летом во Фламандии, то Дания - необитаема!.."
- Дания - тюрьма! - озлобленно ввернул Падди.
- Сейчас нигде не продохнуть, - развил Джо.
- Есть у меня одна давняя задумка, - выговорил Байрон, облегчёно от денег вздыхая.