Материалы к альтернативной биографии

   Прикорнув на скамейке, молодая женщина кормила грудью ребёнка... Пастух, вероятно её муж, сидел с ней рядом. Они оба уставились на меня... Но я ничего не мог промолвить... Я только улыбался и кивал головою...

   Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и моё величие, куда вы все делись?...

   О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!

   Вдруг из тени, из угла, из-за очага вышел человек в крестьянской одежде, не старик ещё, но, назови он себя отцом одного из супругов, я поверил бы ему. Он присмотрелся ко мне в тревоге и пробормотал с поклоном:

   - Покой тебе, ночной странник. Мы мирные люди, на Бога уповаем, никому не творим обид и дитя наше любим...

   - Я знаю, - ответил я, - Позвольте мне побыть с вами до утра и ожить вполне, ведь я только вырвался из когтей безумия и гибели!

   - Помилуй, - голос этого человека стал жалобным и робким, - Неужели ты поставишь между тобой и твоим врагом беззащитную женщину с младенцем?

   - Не бойтесь! - воскликнул я, - Опасность миновала! Теперь я - один из!...

   Лёгкая нежданная дрожь пробежала по моей спине. Что-то в моих собственных словах показалось мне странным, а взгляд и речи пастуха прямо устрашили меня.

   - Я - один из вас, - принудил я себя сказать, - Живой... живой человек. Не гоните меня. Я так боюсь, что оно вернётся!...

   Горло моё перехватили рыданья, я протягивал к людям руки, как увязший в трясину, но всё явней различал недоверие в их лицах.

   - Прости, господин. Хочешь, останься в этом доме, но мы немедля уйдём. Или же я сейчас провожу тебя до одного постоялого двора. Он тут неподалёку. Там всегда много народу.

   - Ну, что ж, будь по-вашему, - согласился, - Ведите. Только дайте что-нибудь накинуть: я совсем продрог.

   Молодой пастух дал мне свою овчинную душегрейку. Я закутался и вышел вслед за проводником.

   Мы огибали гору, уклоняясь влево. Я пытался определит час. Чёрное небо было усыпано мириадами крупных звёзд, только луны я не видел. Но вот мы совершили резкий поворот, и она сверкнула из расщелины в скалах так ярко, что я зажмурился.

   - Светит солнышко, - заметил мой вожатый.

   - Солнце? - переспросил я, - Разве это не луна?

   - Кому луна, кому солнце, - отозвался пастух.

   - Далеко ещё?

   В ответ мне где-то хохотнула сова.

   - Э, господин, - усмехнулся и горец, глядя мне в лицо гораздо смелее, чем в хижине, - Я же говорил - близко. Почти пришли.

   - Слушайте, укажите мне дорогу и возвращайтесь к своим. Я один доберусь.

   - Я сам решу, куда мне идти, а куда - тебе, - огрызнулся он, глядя кругом, - Послал мне Бог испытание! Но я знаю, что делать. Если он уже в доме, если Урсула на успела укачать малыша, я ничем не помогу. Но если он сидит у моего огня в тишине, а я вернусь, бросив в опасности гостя, он ещё больше разозлится!

   - Кто?

   - Тот, за кого я принял тебя. Ночной бродяга - он приходит на крики.

   - И что он делает?

   - Всё, что захочет. Может утешить ребёнка, помочь роженице, а может изничтожить целую семью.

   Пастух отвернулся от меня и пошагал дальше вперёд. Я последовал за ним, расспрашивая:

   - Давно он живёт здесь?

   - Нет. Лет двадцать. Но я бы не сказал, что он живёт.

   - То есть он - призрак? Дух?

   - С виду он человек, но чутьё у него как у зверя, а говорит он, как ангел.

   - Кто-то с ним беседовал?

   - Многие. А вот и гостиница.

   В лицо луне смотрел жёлтыми окнами небольшой отель. На фронтоне крылечного навеса красовалась дугой изогнутая вывеска, освещённая тремя стеклянными фонарями, свисающими на цепочках и составляющими вершины невидимой пирамиды. "Белка и свисток. Странноприимный дом в честь лорда Байрона", - гласила надпись.

   Проводник довёл меня до порога, почти грубо сдёрнул с моих плеч душегрейку, и, не простившись, исчез в темноте.

II

   Я долго топтался перед дверями. Какое странное совпадение! Словно и впрямь меня что-то преследует. Мне казалось прежде, что я сотворил себе кумира добровольно и сознательно, и, если пожелаю, разобью его, но тут меня коснулось новое ощущение: мой идол держит меня, тянет меня к себе рукою случая. Что ж, поколебавшись и помёрзнув, я вошёл.

   На первый взгляд обстановка на первом этаже была обычной. Белёные стены с массивными диагональными перекладинами морёного дерева, длинный лавки у столов, покрытых скатертями, множество полок с посудой, запах пива, табака, кофе, жареного мяса, свежего репчатого лука и ароматной зелени. Но, присмотревшись, я заметил многое такое, чего не встретишь ни в одном подобном месте.

   Посреди зала располагался толстый прямоугольный столб, выложенный диким мрамором. Из щелей между камнями торчали железные крючки и такие цветы, которые не теряют вида от засушивания. Прямо ко входу из этого столба обращалась ниша с зеркалом, из-под которой выдвигался чёрный деревянный прилавок, где на уровне вашей груди лежал толстый журнал регистрации посетителей, слева от него - чернильница с чёрным пером, слева - человеческий череп. Всякий, подходящий к нише, должен был видать своё лицо в соседстве с тем, во что оно неизбежно превратится, и наверняка я не правый, вписав своё имя в книгу, отшатнулся, ёжась от страха.