Завернув за правый угол столба, я ударился лбом о глиняную свистульку в виде тритона, болтающуюся на пёстром снурке, потёр голову и перед новым манёвром отошёл на некоторое расстояние, но всё равно принуждён был содрогнуться до самых костей: на третьей грани столба висело изображение моего вчерашнего божества - очень красивый, пожалуй, самый замечательный из всех виданных мною портрет, настоящий, живописный, точно снятый с натуры - не дешёвая небрежная гравюра. Я тотчас опустил глаза, как школьник перед строгим учителем, отступил ещё на три шага, упёрся в стол, покрытый клетчатой скатертью, и снова, уже храбро глянул на картину. Не всё ли равно, что украшает стены гостиницы? Вот потрет молодого аристократичного человека, равнодушно устремляющего взор куда-то влево. Он не смотрит на меня, и я не буду на него смотреть. Я снова завернул и нашёл на столбе закреплённую клепсидру, подсвеченную лампадами сверху и снизу. В ней из сосуда в сосуд капала тёмно-рубиновая жидкость. Она гипнотизировала меня. В глазах моих стало быстро смеркаться...
Внезапный пронзительный звук пробудил меня. Я сидел за столиком напротив портрета и только что оторвал голову от стола. Мне казалось, что я уже очень долго пробыл в этой гостинице или часто бывал тут прежде - есть такое нервическое наваждение...
Спиной ко мне, глядя на три одинаковых двери перед свистком, стоял неподвижно мальчик. Его ожидание вознаградилось, когда одна из дверей открылась и выпустила в зал сонного служителя.
- Чего стряслось? - спросил тот.
- Новый человек пришёл, - ответил мальчуган и указал на меня.
Служитель не слишком приветливо окинул меня взглядом.
- Новый человек, - повтори он себе под нос, - Вот пусть бы он сам и свистел.
- А мне нравится свистеть! - заявил мальчик.
- Чего желаете? - спросил меня угрюмый толстяк, - Только попробуйте сказать "ничего"!
- Горячего чаю и постель на один день.
- Стало быть вы собираетесь весь день проваляться под одеялом и ничего не возьмёте в рот, коме чаю?
- Нет, вы не совсем пра...
- Так вы уж говорите попонятней!
- Сейчас я выпил бы чашку горячего чаю, потом лёг в постель, а, выспавшись, ушёл бы, - исправился я.
- А денег, стало быть, не держите?
- Нет, деньги есть, но мало...
- Значит, русский?
- Верно. Как вы догадались?
- Только русские говорят "нет да" и "да нет".
- Так вы дадите мне чаю?
- Дам. Минутку.
Служитель скрылся, а мальчик, встав на цыпочки, перевернул клепсидру и наконец вернулся к своему столу, где его ждала женщина в тёмном платье.
- Значит, он вырос без родителей? - спросил он её по-английски, но не совсем правильно, будто он только недавно начал изучать этот язык.
- Да, мать рано умерла, а отцу не позволяли с ним видеться, - возобновила рассказ дама, - Он жил на попечении взбалмошной бабки и перевлюблялся во всех своих кузин.
- А на дуэли он дрался? - перебил её слушатель.
- Да, за что потом отправился в изгнание на Кавказ...
- На восток, - вступил в разговор мужчина, дымящий трубкой в углу, - Все держат путь на восток...
Мне хотелось пересесть, и свободные места в зале были, но что-то придавливало меня к лавке. При том я недурно себя чувствовал. Краткая дремота восстановила мою бодрость. Только всё мне казалось здесь странным, особенно гости, ужинающие или завтракающие часа в три ночи. Наблюдая за ними, рассматривая обстановку, я коротал время, забыв про заказанный чай.
В плинтус у подножья увешанного символами столба были вонзены копья и дротики - столь часто, что они щетинились, как куст молодой ивы у реки по весне. По всему периметру комнаты пядей на пять от потолка тянулись полки, уставленные пустыми пыльными бутылками. Люстра была сделана из корабельного штурвала о двенадцати рукоятках, к каждой из которых крепилась цепочка, держащая стеклянную лампаду с прозрачным маслом и тонким фитильком. Эти светильники походили на парящие в воздухе цветки лилий. В грубую древесину колеса были вправлены кусочки перламутра, складывающиеся в знаки зодиакальных созвездий.
- А он женат? - продолжали свой разговор посетители.
- Нет. И ни братьев, ни сестёр у него нет. Очевидно, с ним погибнет весь его род.
- Значит, слава не утихнет.
- Ваш чай, - прозвучал надо мной голос служителя, ставящего на стол дымящуюся чашку.
- Благодарю.
- Без сахара, - бросил угрюмый тип и удалился восвояси.
Напиток не вызывал моего доверия, к тому же он был заварен таким крутым кипятком, что прикоснуться было страшно. Я отодвинул чашку и вздохнул.
- Вы читали его "Ночи"? - спрашивала дама у курильщика, - Я слышала, Ламартин перевёл их. Они так ужасны! Особенно вторая.
- А сколько их всего?
- Три.
Я попытался пригубить таинственный отвар, но обжёгся и снова отставил чашку.