Материалы международной научно-практической конференция «195 лет Туркманчайскому договору – веха мировой дипломатии»

К концу 20-х годов XIX века Османская империя переживала острейший политический и хозяйственно-экономический кризис. С 1824 по 1826 гг. империю потрясли восстания в Греции и Сербии, а вспыхнувший в Стамбуле мятеж янычар, чуть было не стоил жизни султану Махмуду II [18]. И хотя все антиосманские выступления были подавлены, а мятеж в столице страны закончился побоищем янычар и их роспуском [19], положение Турции продолжало стремительно ухудшаться. В 1827 году, объединенный русско-англо-французский флот в Наваринском морском сражении нанес поражение османо-египетскому флоту, поставив Порту на грань катастрофы. Однако, возникшие в рядах союзников серьезные противоречия привели к фактическому распаду коалиции, что было использовано Османской империей в своих целях. В декабре 1828 года, расторгнув все ранее заключенные османо-российские соглашения, включая Аккерманскую конвенцию от 25 сентября 1826 г., статьи I и IV которой подтверждали условия Бухарестского мира 1812 г. [20], Порта объявила «священную войну» России. По итогам которой, Османская империя потерпела поражение и была вынуждена пойти на заключение Адрианопольского трактата с Россией, подписание которого состоялось 2(14) сентября 1829 года. Для Северо-Западного Кавказа, заключение этого договора имело огромное значение, обусловленное не только тем, что многие статьи соглашения прямо или косвенно затрагивали судьбу Северо-Западного Кавказа, но и фактически подвели итог длительного пребывания Порты на землях Северо-Восточного Причерноморья. Таким образом, Османская империя не только утрачивала права на владение обширными территориями от побережья Западного Кавказа до Кабарды, но и признавала переход этих земель во владения России. Применительно к Северо-Восточному Причерноморью, это означало, что Порта, не только не бросила своих адыгских союзников на произвол судьбы, или как считают некоторые национальные авторы, «на расправу» России, но и совместно с последней, обговорила их послевоенный правовой статус, что в условиях четкого деления горцев на протурецки и пророссийски настроенные партии, могло послужить фундаментом будущих мирных взаимоотношений России с ее новыми подданными, даже при условии, что сами адыги признавали над собой лишь покровительство турецкого султана. Большое значение для нормализации политической ситуации на Северо-Западном Кавказе имела и договоренность по которой часть населения бывших османских владений, отошедших по условиям Адрианопольского мирного договора к России, получила разрешение переселиться в пределы Турции, что наряду с содержавшимся в XIV статье соглашением об обмене военнопленными и апробированным в условиях Бухарестского мира порядка «перехода» мусульман и христиан из подданства одной империи в другую, явилось своеобразной предтечей массового переселения адыгов в Османскую империю (махаджирство), развернувшегося во второй половине XIX века. В целом, оценивая итоги Адрианопольского трактата как «умеренные» следует согласиться с мнением, что Россия не ставила своей целью расчленить Османскую империю, поставив присоединением Северо-Западного Кавказа к России точку в решении восточного вопроса. С другой стороны, следует признать исторически деструктивными утверждения ряда авторов, которые рассуждая о сомнительной легитимности Адрианопольского трактата, из политических, классовых, а порой русофобских и националистических убеждений пытаются переосмыслить историю народов Кавказа вне рамок целостных государственных и геополитических систем, игнорируя то, что 1829 г. ознаменовал собой юридическое включение Кавказа в состав Российской империи [13]. Осторожность в оценке политических последствий Адрианопольского трактата 1829 г., характерная для сочинений ряда авторов начиная с 30-х гг. XIX в., во многом обуславливалась остротой современной им военно-политической ситуации, складывавшейся на Северо-Западном Кавказе в 30-х — 60-х гг. Как справедливо подметил О.В. Матвеев, считающий 1830 г. началом «Кавказской войны», «отторжение от Турции черноморского берега помещало адыгов в военно-политический «мешок» и неизбежно должно было стимулировать идеи и практику борьбы против России…» [3]. Однако, в военно-политическом «мешке» оказались не все адыги, а лишь приморские горцы, преимущественно натухайцы, шапсуги и абадзехи, что явилось последствием незавершенности военной фазы османо-российской войны 1828–1829 гг., когда российским командованием было принято решение ограничить активную фазу боевых действий на Западном Кавказе одним лишь взятием Анапы и Суджук-Кале. Ошибочно полагаясь на мирные условия договора с натухайцами, заключенного наказным атаманом Черноморского казачьего Войска А.Д. Безкровным, Россия сохраняла предпосылки для втягивания себя в водоворот затяжного Кавказского кризиса. Это стало очевидно, когда «присяжные» до 1829 г. османам племена (натухайцы, шапсуги и абадзехи) избежав военного поражения, в скором будущем, сыграли роль «хвороста», подбрасываемого в костер «Кавказской войны», во имя интересов европейских держав и реваншистских амбиций деградирующей Порты. А если обратить внимание на то, что основным театром боевых действий «Кавказской войны» на Западном Кавказе, вплоть до 60-х гг. XIX в., оставалась горная зона Черноморского побережья, где сохранившие свой военный потенциал племена, априорно, не собирались соблюдать примат международного права и свои присяжные обязательства перед российской стороной, то отказ России от основательного разгрома части воинственных племен прибрежных горцев, имевших в период войны 1828–1829 гг. статус союзников Порты, не позволил ускорить включение региона в состав империи «малой кровью». «Оставшихся «непокорными» — оценивая реалии 1829 г. совершенно объективно констатировал В.А. Матвеев, — подчиняли силой, «по праву войны», отвечавшему признававшимся тогда в практике международных отношений нормам» [3].