Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Деньги есть, так девки любят,
На кроватку спать кладут.
Денег нет, так нос

отрубятИ собакам отдадут.

«Чёрная молитва»

Возвращаясь к священным текстам, отметим, что в данном случае напрашивается аналогия с фактом нанесения древними строителями или священнослужителями весьма рискованных надписей на голосниках храма: очевидно, предполагалось, что священный текст молитвы лучше достигнет цели, сочетаясь с текстами совсем другого плана, то есть текстами, уже в то время воспринимавшимися как сниженные и недопустимые, табуированные. Молитва произносилась вслух, текст же на голосниках, улучшающих акустику, был навсегда скрыт и не мог быть прочитан никем: Таким образом, сниженный характер текста на голосниках как бы становился священным, «сакрализовался», сливался воедино с текстом звучащей молитвы, в то время как молитва, попадая в голосник, «приземлялась». Диалектичность, двузначность символа, очевидно, и была целью всей операции.

Сам факт нанесения надписей, не предназначавшихся для прочтения и носящих чисто священный смысл, известен этнографам и археологам. Сравним практику надписей дарения на внутренних (!) стенках ритуальных сосудов в Древнем Китае)

Нельзя утверждать, что подобное отношение к слиянию противоположных текстов исчезло и сегодня. Об этом свидетельствует эпизод из романа А. Соболева «Морская душа». Писатель, по-видимому, не понял описанную им самим сцену, легко объяснимую после сказанного выше. Вот как Л. Соболев описывает молитву боцмана Помпея:

<…> Увлекся мой Помпей, причитает у иконки, да как! Жалуется Богу на командира, что тот зря ему фитиль вставил за беспорядок на вельботе, и попутно как рванет командирскую бабушку в тридцать три света, в иже херувимы, в загробные рыданья и Пресвятую Деву Марию, и вслед за тем молитву о смягчении сердца власть имущих, поминая царя Давида и всю кротость его.

Приблизительно то же – в описании обряда испрашивания дождя в Таиланде. Тайские «колядующие» специально пользуются во время исполнения обряда непристойными выражениями: считается, что произнесение слов, малоприличных для обычного разговора, способствует действенности обряда.

Факты обращения к дьяволу и поношения сакрального имени заставляют иной раз видеть в них так называемую «черную молитву». Соединение имен демона и божества, сочетание оскверняющих понятий и Бога находятся в одном ряду с чтением молитв наоборот и представляют единую стратегию воззвания к силам зла. Жалобы Богу и просьбы, обращенные к Нему, смешиваются с обидой на невыполнение божеством просьб молящихся и проклятиями в адрес высшей силы.

Вряд ли современную практику инвективного сочетания священного имени с вульгарным типа немецкое «Heiliger Strohsack!» («Святой мешок с соломой!») или новогреческое «Ебал я твою Богоматерь!» можно непосредственно связывать с практикой древних храмостроителей или «черной молитвой»; однако очевидно, что сама возможность такого кощунственного соединения противоположностей имеет достаточно древнюю историю и первоначально смысл его мог быть совсем иной.

Другими словами, исторически богохульство, по крайней мере частично, могло служить не целям эмоционального облегчения, а средством обращения к демону через поношение божества.

То, что это могло быть так, косвенно подтверждается через некоторые формы богохульства, включающие многократное повторение элемента богохульства или его полное многократное воспроизведение, что, как известно, характерно для молитвенных текстов. Возможно и простое называние числительного, указывающего, сколько раз говорящий якобы повторил молитву-заклинание. Сравним немецкое «Teufel, Teufel! Teufel noch einmal! Teufel neune! Herrgott, noch einmal! Herrgott neunmal! Kreuzmillion und drei Teifi! Himmelkreuz noch einmal!»; в баварском немецкое «Fadammt, no amai!» (приблизительно «Господь, прокляни еще раз!»), «Gruzefix Saggrament», «no amai» и т. д. Русский аналог – «Трижды проклятый!», «Тысяча чертей!»

Трехлинейки, четырежды проклятые,
Бережем, как законных своих.

(Б. Окуджава)

Естественно, что коль скоро богохульство считалось очень серьёзным преступлением, за него полагалось тяжелое наказание. Данте помещает богохульников в седьмой круг ада вместе с убийцами, извращенцами и так далее.