Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Недавно я общалась со своей немецкой переводчицей, и она, так застеснявшись, говорит: «Да, знаете, есть много непереводимых выражений». Я напряглась. «Уточните», – говорю. «Ну, вот, например, у вас героиня, писательница, кричит взрослому сыну: “Свола-а-ачь! Говнюк паршивый!” Это по-немецки читатель не поймет». – «То есть как? – спрашиваю. – Вы хотите сказать, что в немецком языке нет слова “говнюк”?» – «Да нет, – смущаясь, выдавливает она. – Такие слова могут быть произнесены… ну… в тюрьме, там… на стройке… А мать… Не может мать крикнуть такое сыну!» Я вздохнула и говорю: «Смотря какая мать, смотря какому сыну!»

В свете вышесказанного ясно, что переводчица права, а автор переводимого текста – нет. Поскольку вульгарное название экскрементов в немецкой культуре равносильно русскому площадному мату, можно утверждать, что никакая немецкая мать никакому немецкому сыну не может сказать «Говнюк!», как никакая более или менее нормальная русская мать (тем более писательница!) не может послать своего сына «по матушке» – разумеется, если исключить какие-то экстремальные ситуации, когда «можно все», или если забыть о существовании записных сквернословов, уголовников и проч., для которых вообще никакие этические нормы и литературные законы не писаны.

Отмечается, что немцами именно скатологизмы считаются лучшим средством преодоления страха, например, солдатами во время военных действий. Подобные инвективы представляют здесь способ как бы опровергнуть реальность, объявить ее несуществующей. Можно с уверенностью сказать, что в русскоязычном ареале мат выполняет именно эту же функцию.

Немецкое «Miststűck» – «кусок говна» сопоставляется англичанами и американцами с самым вульгарным в их культурах наименованием женщины – «bitch!» («сука»). Немецкое «Du hast den Arsch offen!» – «У тебя жопа раскрыта!» можно перевести на «You’re fucking crazy!» – «Ты, ёб твою, совсем спятил!»

Впрочем, со словами, обозначающими «задницу», не все ясно: порой непонятно, что имеется в виду, гомосексуальные интересы оскорбляемого или помещение его в «телесный низ», в самое скверное место. «Arschkriecher» – это «ползущий в жопу», примерно то, что имеет в виду русский, говоря: «Он без мыла в жопу лезет». «Oberarsch» – «сверхжопа», в смысле «круглый дурак».

По понятным соображениям (родство языков и культур) скатологизмы на идиш совпадают с немецкими по корням и силе: «Дрек», «Ду бисг а дрек» («ты – говно»), «шайсер» («засранец») и др.

У французов

Скатологические инвективы во французском языке принципиально отличаются от немецких тем, что вульгарное слово, обозначающее экскременты, «Merde!», употребляется в гораздо более широком значении, по множеству поводов и часто воспринимается в смысле, очень далеком от первоначального. Здесь скатологизмы чаще превращаются в простые междометия. Сравним употребление Merde! как реакцию на самые разнообразные жизненные коллизии:

Durand, le patron vous augmente. – Merde! Сhéri, maman arrive demain, – Ah, merde! Désolé, mais votre assurance ne couvre pas ces petits dégâts.. – Merde, alors! Regarde qui a sonné veut-tu? – Merde! Ton mari! «Voilà, voilà, on vient… – Vous ouvrez oui ou merde? и так далее

«Дюран, ваш патрон повышает вам оклад», «Дорогой мой, завтра приезжает моя мама», «Ваша страховка не покрывает эти небольшие расходы», «Ты не посмотришь, кто там звонит», «Это твой муж!», «Вы откроете или merde?» и так далее

Таким образом, хотя французская инвективная стратегия и напоминает немецкую по популярности скатологизмов, явно предпочитая их, допустим, сексуальному инвективному ряду, эмоциональная нагруженность этого слоя у французов слабее.

На сегодняшний день французское «Merde!» фактически почти полностью утратило свой, в прошлом крайне табуированный, характер и по производимому эффекту приблизительно соответствует русскому «Черт возьми!» (и ни в коем случае – русскому «Говно!»).