Материя

Сияние умирающей звезды сейчас было чуть ли не единственным светом: слабая полоска на небесах, тонкая линия, тянувшаяся за горизонт, к Расселю и дальполюсу. За горизонтом, где несколько дней назад исчезли Клиссенс и Натерли, лишь существо с хорошим воображением могло обнаружить следы их присутствия. Несколько человек – видимо, с особенно острым зрением – утверждали, будто все еще наблюдают слабый красный отблеск.

И все же, подумал Орамен, глазам свойственно приспосабливаться, как и человеческому разуму. В слабом свете Кьезестрааля пейзаж был плохо виден, но большинство деталей оставались различимыми. Ему рассказывали, что, когда две звезды – Клиссен и Натерли – одновременно достигали зенита, наступала невыносимая жара, а сияние становилось нестерпимым для большинства людей. Наверное, лучше жить при таком вот приглушенном свете. Орамена пробрала дрожь, и он поднял воротник, защищаясь от колючего ветра, который разгулялся на вершине башни.

Уже выпадал снег, хотя потом таял. Вода в реке была холодной, тихие заводи выше по течению стали затягиваться льдом. Поступали сообщения, что еще выше, у истоков, начало замерзать Верхнее Сульпинское море – та часть речной системы, которая первой почувствовала уход с небес двух гелиодинамиков.

Воздух теперь редко бывал спокойным даже вдали от Водопада, где немыслимая масса падающей воды не создавала этих сумасшедших постоянных порывов ветра, которые могли вызывать – и вызывали – периферийные торнадо, способные подхватить и унести людей и оборудование, целые участки железнодорожных путей, поезда и вагоны.

Теперь широкая полоса земли, не получая света от Кьезестрааля, медленно охлаждалась, а остальной континент пребывал в межсезонье. Ветра дули почти постоянно и раскручивали шестерни в чудовищном двигателе атмосферы, пытавшейся сбалансировать холодные и теплые потоки. Возникали многодневные шторма и безумные песчаные бури, которые поднимали целые слои песка и пыли, переносили их на сотни километров, зашвыривали в небеса, лишая землю оставшегося скудного света, и замедляли работы на раскопках, где генераторы, силовые линии и прожектора тщились рассеять мрак, а машины останавливались из-за пыли и песка. Более сильные бури наносили в реку столько песка, что потоки Водопада становились – смотря откуда пришел ураган – мышастыми, серыми, желтыми, розовыми или кроваво-красными.

Сегодня не было ни песчаной бури, ни даже облаков, иначе день стал бы темным, как ночь. Река все еще перекатывалась через пороги и сваливалась в бездну океаном воды, рев которой сотрясал землю и воздух. Правда, Орамен обратил внимание, что почти перестал замечать этот шум и привык быстро, не думая, так модулировать голос, чтобы другие слышали его. Даже здесь, в маленьком лагере, разбитом на километровом расстоянии от Водопада, слышался рев могучей стихии.

Жилище Орамена, ранее принадлежавшее архипонтину Хьенг-жарской миссии (старшему из монахов, которые предпочли смерть высылке), состояло из нескольких роскошных вагонов, окруженных рядом жестких, но подвижных стен колючей проволоки: их можно было перемещать по песку и тощим кустарникам следом за вагончиками. Вся система ширококолейных путей была проложена вдоль бездны и представляла собой самый организованный и дисциплинированный район подвижного города. По мере того как бездна отступала и Водопад перемещался вверх по течению, прокладывались новые рельсы. Примерно каждые пятьдесят дней официальная часть Колонии, почти все ее вагоны и пути перемещались следом за Водопадом. Оставшаяся, нечиновничья, часть города – торговцы, горняки, рабочие, бармены, банкиры, поставщики, проститутки, медики, проповедники, актеры и охранники – передвигалась следом за бюрократией, но в собственном ритме.

Резиденция Орамена всегда располагалась у канала, который безостановочно прокладывался вдоль берега реки одновременно с путями, опережая отступление Водопада. Канал обеспечивал Колонию водой для питья, бытовых нужд и гидросистем, которые опускали людей и оборудование в пропасть и поднимали обратно, помогали извлекать находки. Изредка по ночам, когда ветер успокаивался, Орамену казалось, что за далеким ревом Водопада слышно слабое журчание канала.

Как быстро привык он к этому удивительному и удивительно переменчивому месту! Орамен даже скучал по нему те пять дней, что провел в Расселе, и те четыре, что ушли на дорогу туда и обратно. Это отчасти напоминало эффект от ошеломляющего голоса Водопада. Человек привыкал к нему так быстро, что, уезжая куда-нибудь, ощущал внутри пустоту. Кто бы мог подумать?

Орамен прекрасно понимал, почему многие из приехавших осели здесь насовсем, а если и уезжали, то ненадолго, всегда горя желанием вернуться. Он спрашивал себя, не уехать ли, пока не наступило привыкания к Хьенг-жару, как к сильнодействующему наркотику? Но хотелось ли ему уезжать – вот вопрос.