Материнское молоко

Всякий  раз, когда я оставлял коробку или бутылку в обычно пустующем холодильнике  "Дэйнти Мэйд", она выливала мое обычное "магазинное"  молоко, будто это какая-то отрава. Не имея другого выбора, я взял за привычку  хранить у себя под раскладушкой маленький запасной контейнер. Но однажды, когда  я вытряс из него последнюю каплю, и мне захотелось горячего чая, чтобы отогнать  ночную прохладу, меня вынудили попробовать ее продукт. Чтобы подбелить чай, я налил  в него чайную ложку ее молока из кувшина, оставленного на кухонном столе. Получилось  очень вкусно. Это был лучший чай, который я когда-либо пробовал. Густой и  сладкий, он согрел меня как стаканчик виски, и наполнил живот не хуже плотного  ужина. Затем, несколько дней спустя, я попробовал его с хлопьями. Добавил всего  несколько ложек, отвернув нос от запаха. Когда я ел, каждый глоток оборачивал  мое тело в теплые пуховые подушки и наполнял голову сонливостью и обещанием  хороших снов. Втайне я ходил к тому кувшину снова и снова, словно дремотный  медведь, нашедший в бревне медовые соты. В конце концов Итан увидел меня и  помчался в соседний дом. Когда он вернулся с матерью, та улыбалась, и щеки у  нее светились румянцем. Это было начало моих проблем.

Если  б только я доверился своим инстинктам. Возможно, предыдущий квартирант доверился  своим и сбежал. Понимаете, в той маленькой комнатке наверху, со шкафом,  засаленными обоями и детской раскладушкой, с которой у меня свешивались ноги, до  меня жил еще один человек. Я видел его метки и знаю, что ему снились эти сны.  Возможно, он прятался под кроватью от этих грез о плясках на молочно-зеленой  траве и выцарапывал остатки своего "я" на деревянных досках под  крошечными пружинками. Молоко, молоко, молоко, - царапал он снова и снова  ногтем или пряжкой от ремня. Ему была знакома эта тяга, когда тысячи рыболовных  крючков впиваются тебе в живот, и пронзительный внутренний голос кричит так,  что готовы лопнуть перепонки. Но где сейчас этот предыдущий квартирант? Если он  убежал, то смогу и я. Скоро.

***

Запертый  в комнате без молока, я пытался справиться с накатывавшими волнами желтой  лихорадки. Иногда голова у меня немного прояснялась, но не в положительном  смысле, как раньше на работе, перед тем, как я ужинал с аппетитом. Когда  позволяло самочувствие, и я мог немногого двигаться, я писал под кроватью  крошечные заметки для следующего человека, который займет эту комнату, будет  пить молоко и отдавать на стирку матери свою одежду.

Сейчас  отец стоит за дверью. Он поднимается каждый день и что-то чирикает, как  обезьяна, но я не впускаю его. До того, как я разбил молочный кувшин, мать  раньше пугала меня отцом. "Мой муж укусит тебя", - говорила она, -  "если ночью ты не пойдешь к Итану". Итану одиноко в своей маленькой  коробке, но солома в ней пахнет, как мясные стулья внизу, и терпеть не могу  находиться в ней с ним. Мне придется подождать, когда Итан и отец уйдут от  двери моей комнаты, тогда я предприму следующую попытку побега.

А  еще по ночам раздаются шумы. Самые худшие исходят из комнаты Саула.

С  тех пор, как я здесь, Саул придерживается одной и той же процедуры. После  работы и трапезы он всегда идет к себе в комнату, соседнюю с моей, читать свои  тяжелые книги, и не выходит до следующего утра. Ранним вечером, когда мать  стуком по стенам объявляет о начале комендантского часа, остальные отправляются  спать. Но сейчас, большую часть ночи я не сплю. Ворочаюсь и слышу, как она  поднимается по лестнице. Я знаю, что это она, потому что ноги у них звучат  по-разному, как и их голоса. Итан карабкается, Саул шаркает, отец цокает, а  мать семенит, как курица по соломе. Большинство ночей она поднимается по  лестнице, скребя своими птичьими ножками, и идет в комнату Саула. Затем я  зажимаю себе уши, чтобы не слышать те бухающие звуки.

Но  сны - самая пугающая часть моего плена. Сейчас я никогда не знаю точно, сплю я  или бодрствую, и все хорошие сны ушли. Я словно застрял в своей крошечной  комнатке, то засыпаю, то просыпаюсь. Иногда меня тревожат звуки за окном, которые  издает отец. Думаю, теперь он спит возле двери. А еще мне снятся танцы. Весь  сад освещен желтой - цвета моей лихорадки - луной, то и дело закрываемой  тонкими облаками. Звезды становятся будто ближе к земле, и семья образует круг.  С кваканьем и воем Итан и отец скачут вокруг матери, которая медленно ползает  на четвереньках, опустив голову в траву. А Саул читает что-то в стороне нараспев  своим лающим голосом. В руках у него открыта книга, и он сидит у меня под  окном, словно белый светящийся кит на каком-то странном пляже. Они взывают к  чему-то в небе на языке, который я никогда не слышал, и который не понимаю. Но  те имена и слова выдергивают меня из сна, и иногда я кричу.