Матиуш на необитаемом острове

Не помню, говорил ли я, что у Матиуша была канарейка в прекрасной золотой клетке. Он получил ее в подарок в день рождения и очень любил. Когда в парламенте кто-то назвал его Матиушем-канарейкой, эта маленькая невинная птичка стала ему неприятна. Но сейчас он снова вспомнил о ней и захотел, чтобы она была с ним, чтобы рядом было хоть одно живое существо, и не четырнадцать минут, а постоянно.

Кампанелла не ответила, ей было строго-настрого запрещено говорить Матиушу о том, что происходит в его стране. Однако, возвратившись домой, она послала официальную телеграмму молодому королю:

Могу ли я сообщить Матиушу о судьбе его канарейки и поставить клетку с птичкой в его камере? Припомните, Ваше Величество, что я на совещании уже говорила, как детям нужны деревья и птицы.

Телеграмма очень рассердила молодого короля.

— Хуже нет связываться с бабами, — ворчал он. — Сегодня канарейка, завтра собака, послезавтра еще что-нибудь. То камера сырая, то темная, Матиуш расстроен, Матиуш похудел!.. Как будто у нас только одна забота — беспокоиться об удобствах Матиуша!

И король ответил, что разрешает, но надеется, что это уже последняя просьба и последняя уступка:

Пусть нежное сердце Вашего Величества соизволит считаться с интересами короны.

Корону носят на голове, а в голове должен быть разум. Таким образом, король деликатно дал понять, что королева добра, но не умная и не должна слишком надоедать.

Не знал Матиуш, как трудно было королеве исполнять его требования, как горько отвечать ему: «нельзя, не разрешают».

Ни газет, ни книг приносить не разрешили. Упоминать о Бум-Друме, Фелеке, Клю-Клю, грустном короле не разрешили.

У королевы были большие неприятности, когда Орестес пожаловался, что она рассказала Матиушу о дружбе молодого короля с Бум-Друмом. Ее строго предупредили, что, если она еще раз скажет о чем-нибудь подобном, ей придется покинуть столицу Матиуша, а ее место займет уже не король, а губернатор Залива Кенгуру, известный своей жестокостью и настроенный по отношению к Матиушу недоброжелательно.

— Вот твоя канарейка, милый Матиуш.

Королева уже давно перестала называть Матиуша официально. А Матиуш не знал, поправить ли ее или сделать вид, что он этого не замечает.

— А вот фотография твоей мамы, — совсем тихо сказала королева.

Матиуш даже не взглянул на фотографию; он положил ее на стол и занялся канарейкой. Он начал чистить клетку, хотя она была чистая, налил в блюдце воды, хотя знал, что оно слишком большое и не пройдет в дверцу. Потом просунул между прутьями кусочек булки и кусочек сахару, то и дело поглядывая на часы, — он ждал, когда пройдут четырнадцать минут и королева оставит его одного.

«Скорей бы ушла», — думал Матиуш.

Кампанелла тоже с тревогой смотрела на часы. Ведь это было ее последнее посещение, она должна была ехать на заключительное заседание, чтобы подписать документ о высылке Матиуша, А ей хотелось еще кое о чем спросить его.

— Матиуш, я хочу с тобой поговорить. Не знаю, удастся ли мне это. Но я постараюсь… Оставь пока канарейку, потом все это сделаешь.

Матиуш нахмурился.

— Я слушаю.

— Скажи мне, только откровенно, если бы короли разрешили… Как ты думаешь?… Я одна на целом свете, так же, как ты. У меня нет детей, нет никого… Ты не хотел бы, чтобы я стала твоей матерью?… Ты будешь жить в апельсиновом саду, в моем прекрасном теплом краю, в большом мраморном дворце. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Со временем короли простят тебя. А когда я стану старой, а ты будешь взрослый, я отдам тебе трон и корону, и ты снова будешь королем.

Кампанелла хотела обнять Матиуша и поцеловать, но Матиуш быстро отстранился.

— Я король, у меня есть свое королевство, и чужая корона мне не нужна.

— Но, Матиуш…

— Я не Матиуш, я — король, взятый в плен, а то, что у меня отняли, я верну.

Большой тюремный колокол возвестил, что четырнадцать минут истекли. Матиуш закусил губы. Сердце его колотилось. Он думал-думал-думал.

— Королева, — сказал Матиуш, — благодарю тебя. Ты была ко мне очень добра. Я не хочу быть неблагодарным. Именно поэтому я не согласился. Если бы я согласился, я причинил бы тебе немало огорчений.

— Почему?

— Потому что я бы убежал. Я убегу, обязательно убегу. Пусть они меня стерегут. Пусть хорошенько за мной смотрят!

Снова ударил тюремный колокол.

И Матиуш, уже совершенно спокойно, закончил:

— Ваше величество, пока меня держат в тюрьме силой, я свободен, могу делать, что я хочу, свободно себя защищать. Если бы я согласился стать твоим сыном, я был бы пленником уже навсегда.

И тут в третий раз ударил тюремный колокол. Королева вышла.

Бежать!