Матюшенко обещал молчать

— А что же делать с харчами? Сало, яйца...

Толик подумал и решил:

— На седьмое ноября устроим банкет. Купим газировки...

— Так до седьмого целых три дня, яйца ж протухнут — вареные.

— Не протухнут. Тебе бы жрать только.

— А я — ничего, я так просто. Жалко ж, если пропадут. — И бедный Зямка вздохнул. — Может, хоть частично?..

Мы с Шуркой молчали, а Гришка неожиданно поддержал Зямку и тоже высказался за частичное уничтожение продуктов. Мы даже поругались, пока дошли до нашей улицы. Гришка с Зямкой отошли в сторону, пошептались и решительно потребовали свою долю сала, хотя бы сала, пригрозив выходом из организации, а Толик твердо стоял на своем и обвинил их в нарушении устава и предательстве. Тогда Гришка обозвал Толика вонючим самозванцем, узурпировавшим власть, а Толик Гришку — полицайской мордой и немецким прихвостнем. Они сцепились, как коты, и наша еще час назад дружная компания затрещала по швам. Эх, Вака, Вака, что ты наделал...

Мы с трудом растащили дубасивших друг друга кулаками Гришку с Толиком, у обоих из носов текла кровь, они обзывались последними словами, и, расстроенные, разошлись по домам. Шурка отвез домой ненужную тачку.

После этого два дня мы виделись друг с другом только в школе. Гришка с Толиком демонстративно не замечали друг друга, а остальные, не зная, чью сторону принять — оба были не правы, — тоже подавленно молчали. Но еще через день, под вечер — был канун Октябрьских праздников, — мы, не сговариваясь, каждый сам по себе, собрались на пустыре, чтобы похвастать праздничными обновками. Я принес новенький футбольный мяч, мне его подарил отец, но играть мы не стали, потому что Толику с Зямкой, как сиротам, выдали в школе новые ботинки, и они, гордые, двигаясь как на протезах, то и дело озабоченно нагибались и вытирали блестящие носы ботинок специальными тряпочками. Потом тряпочки аккуратно складывали и прятали в карман. Мы немного покидали мяч по кругу, сначала вяло, скованно, потом Толик, вместо того чтобы бросить мне, бросил мяч Гришке, а Гришка, словно он того и ждал, — Толику.

— Хочешь мои ботинки примерить? — тотчас великодушно предложил Толик.

— Ага, — кивнул Гришка и стал разуваться.

И примирение состоялось. Мы тут же решили, пока светло, отправиться в наш штаб, чтобы, плотно закусив салом и яйцами и захватив с собой семечек, пойти затем смотреть город в праздничном убранстве. По одному, соблюдая все правила конспирации, разными путями мы пробрались в развалины синагоги, и тут нас поджидала большая неожиданность.

4

Он сидел в углу на куче соломы, на развороченной Вакиной постели, широко разбросав ноги в кирзовых солдатских сапогах, и, потягивая самокрутку, насмешливо рассматривал нашу гоп-компанию. На смятой газете перед ним лежали остатки нашего сала, большой складной нож, валялись крошки и битая, яичная скорлупа. Было ясно — на банкет мы безнадежно опоздали. Но все еще на что-то надеясь, Зямка приоткрыл дверцу самодельного шкафчика и заглянул внутрь. И растерянно оглянулся:

— Нема! Ничего нема...

Незнакомец, не меняя позы, спокойно попыхивал козьей ножкой.

— Ну что, все? — наконец устало спросил он, когда, мы, один за другим пройдя в помещение, в молчании выстроились перед остатками пищи, как перед свежей, могилой. — Или еще кто будет?

— Нет, все, — машинально кивнул я.

Он немного подождал, прислушался, но с улицы сюда не долетало ни единого звука, и удовлетворенно кивнул:

— Бот и хорошо. Небольшое вам замечание: когда входишь в квартиру, надо здороваться, особенно со взрослыми.

— Здравствуйте, — нестройным хором отозвались мы.

Он кивнул.

— Вот это другое дело. Здравствуйте. Да вы садитесь, садитесь, будьте как дома.

Он широким жестом пригласил нас к нему поближе, и мы в смущении расселись перед ним, как татары перед муллой.

— Вот так, места всем хватит. Блиндаж у вас — что надо.

— А как вы его нашли? — вежливо поинтересовался Толик.

— Да так, я ведь старый солдат. У меня на такие вещи нюх есть. Чую — салом пахнет... Ну что ж, давайте знакомиться? — предложил он, обведя, нас взглядом.

Мы не спешили. Мы уже пришли в себя и так думали: мы — дома, он — в гостях, как-то не так все получалось. И он понял это.

— Все ясно, — кивнул он и стал шарить по карманам, словно хотел предъявить нам документы, — порядок есть порядок, вы правы. Что ж, если интересуетесь, — он помолчал, — моя фамилия Козлов, Козлов Федор Захарович, образца тысяча девятьсот четырнадцатого года, образование — неполное среднее, младший сержант, орденоносец... Участник боев и сражений. Что еще? Оборонял Киев, освобождал Прагу, брал Берлин... Два раза ранен. Приказом министра вооруженных сил демобилизован в запас, пробираюсь в родные места. Вот отдохну у вас денек-другой и пойду дальше. Все.

Он выставил перед собой ладонь дощечкой, и мы по очереди пожали его твердые, шершавые пальцы.