Матюшенко обещал молчать

— Да, — соглашается Костя, — есть польза от комиссий.

— Ладно. — Квартальнов, ворча для видимости, уносит плиту к себе в ящик. — Сделаем. На свободных мощностях. — Он запирает ящик, берет рукавицы, инструмент. — Мне идти надо. Пока, Костя.

— Пока, Тимофеич. Живи сто лет.

— Ладно...

Квартальнов ушел. Костя докурил сигарету, размял ее в пальцах и, воровато оглянувшись по сторонам, прикинув путь для отступления, подошел к Мишке Рыбакову. Мишка на три года старше Кости, очень серьезный человек, и отношения у них сложные. Мишка вроде и не видит Костю, губы поджал, пилит и пилит себе ножовкой кусок трубы.

— Ну как? — тихо, чтобы никто не услышал, спрашивает Костя.

Мишка молчит. Вжжик-вжжик, вжжик-вжжик ножовкой.

— Ты что, глухой? — Костя ширяет приятеля кулаком в бок. — Ходил ты в райисполком?

Вдруг Мишка бросает изо всех сил ножовку, вскидывает руки:

— Уйди!

Костя отскакивает от него. Чумовой!

— Ты что, Миша!

— Уйди! — кричит Мишка и хватает с верстака молоток.

Костя пулей вылетает за дверь. Чешет в затылке. Черт-те что! Друг называется. И все же ему страшно хочется узнать... Подумав немного, он осторожно приоткрывает дверь, просовывает в щелку нос. И еле увертывается — в лицо ему летит смятая тяжелая мазутная рукавица. Ну и черт с тобой!

Конечно, Костя все понимает... Редкая история приключилась с его другом. Три года назад Мишкина старшая дочь Тамарка уехала учиться в Москву, в плановый институт. А через год, незамужняя, привезла деду с бабкой внука. И все бы ничего, с кем не бывает, да вот какая история: внук достался Мишке странный, нездешних кровей, коричневый... Руки коричневые, ноги коричневые, глядит на Мишку черными глазенками и улыбается: селяви, дедушка... Что тут делать! Пошумел-пошумел Мишка на дочь, обсудили они с Костей и так и этак положение вещей. В самом деле — селяви. Дочь уехала в Москву, продолжать образование, а внука назвали Яшкой. Уже бегает Яшка во дворе, курчавый, лопочет без умолку. «По-нашему», — удивляются дед с бабкой и души не чают в нем. Ни у кого такого нет! И только за одно упрекает Мишка дочь: раньше бы надо, дура, тогда бы трехкомнатную квартиру получили. А так — только две комнаты, тесновато, еще одна дочь у Мишки. Вот и присоветовал Костя старому другу сходить в райисполком, узнать: может, на такого иностранного пацана, как на кандидата наук или народного артиста, лишняя комната полагается? А что?..

 

В лаборатории обед. Костя сидит в своем углу, разложил на газете хлеб с маслом, колбасу. Закусывает, запивая молоком прямо из бутылки. В столовую он не ходит, там простоишь в очереди весь обед, а ему хорошо бы еще успеть сыграть в домино на механическом участке. Жует быстро, посматривает: возле очистной машины суетится Виктор Петрович. Руку запихнул куда-то внутрь, крутит гайки. Белая рубаха выбилась из брюк, волосы растрепаны. Косте видна только согнутая узкая его спина. А рядом шеф стоит, руки в карманах, галстук модный, лопаткой. Насмешливо смотрит: «Из тебя бы, Киселев, хороший слесарь получился...»

Виктор Петрович распрямляет спину. Лицо у него красное, ноздри дрожат.

— Завтра плита готова будет, Игорь, поставим, и можно пробовать.

— Вот видишь, у тебя еще и плита не готова.

— Завтра будет, — неуверенно говорит Костин начальник и смотрит на Костю. Костя с полным ртом кивает. Какой разговор? Сказал — будет, значит — будет. Не имей сто рублей...

— Та-ак, — шеф с небрежным видом обходит машину, недоверчиво пинает ее ногой.

— И она будет работать? Что-то не верится. А, Киселев?

Виктор Петрович молчит.

— Что молчишь? — поворачивает к нему голову шеф. Смотрит пристально, не мигая. — Если через два дня машина не будет готова... Ты меня знаешь.

У Виктора Петровича мелко дрожит подбородок. Костя допивает молоко. Странно, говорят, они вместе в институте учились, в одной группе. Косте не верится. Шеф, уже не обращая внимания на Виктора Петровича, по-хозяйски обходит участок. Останавливается возле Кости.

— Ну что, рабочий класс, будет работать машина, или опять на свалку выбросишь?

— Или будет, или выбросим, — доедая колбасу, говорит Костя. — Одно из двух.

Шеф вскидывает брови. Думает.

— Работнички... Рокфеллер бы вас с Киселевым не держал.

— А мы бы Рокфеллера тоже не держали. Накладно. Платить ему много надо. Тут не выгадаешь... Да и отвыкли.

Шеф улыбается.

— Не знаю, не знаю. Ладно. Давайте дальше в таком же духе. Я молчу.

И не спеша уходит. Руки в карманах. Виктор Петрович смотрит ему вслед. Потом в страхе — на машину.

— А если она опять не будет работать, Костя? Что тогда?

— Бу-удет, — успокаивает Костя. Ему пора бежать играть в домино, но он задерживается у окна, высовывает голову под дождик. Хорошо! Гора негодных деталей под окном поржавела. Скоро приедет самосвал, заберет ее и отвезет в мартен на переплавку. И снова отольют металл. Виктор Петрович вопросительным знаком застыл у машины.

— Бросьте, — говорит Костя. — На улице весна.

Виктор Петрович смотрит на него.

— Что у тебя в голове, Костя? Не пойму.