Матка

Что тут началось! Все озеро из глубины осветилось, как будто в нем солнце взошло! Вода закипела, как газированная. Провал этот подводный сквозь толщу воды в цветных огнях сияет. Нырнули — как в парное молоко. Тоннель тенями переливается… как будто в сказке побывали, или в летающей тарелке.

Вынырнули, стало быть, в Ордынском озере. День, солнечный свет — даже не верится, что подземелья существуют. Ну, погуляли еще, позагорали — не к вам же торопиться! Только к вечеру Беля говорит: пойдем, а то они нас не дождутся.

— Да, слушаешь вас и завидуешь… И все-таки я никогда бы в тот колодец прыгнуть не решился… А ты, Валерка, почему тогда прыгнул?

— Да я сразу понял, что все это неспроста… Еще когда она в лесу нам крикнула, чтобы все бежали за ней, я подумал: вот оно, началось! Ну, что мы учиться-то непонятно чему договорились. Еще когда вы решили ее об этом попросить, я подумал: огребем мы проблем по полной программе! И вот, стало быть, приглашение прыгнуть в колодец. Я сразу понял, что началось самое интересное!

(Стас Ладшев)

Время шло, и к эффектным сверхъестественным опытам неуклонно добавлялись монотонные изнурительные тренировки способностей, которые показались нам совершенно необязательными и даже излишними сразу, как только выяснилось, сколько риска и труда потребует их развитие. Все мы неосознанно относились к загадочным эзотерическим практикам как к увлекательному приключению, способному принести отдых и украсить рабочие будни, своего рода экзотической альтернативе обыкновенной жизни. Легко представить наше недовольство составленным для нас Белей драконовским распорядком, в котором прежние хозяйственные обязанности дополнились комплексами дыхательных упражнений, специальной гимнастикой, многокилометровыми кроссами, тренировками воображения, внимания, памяти, устрашающими сеансами гипноза, нередко вскрывавшими переживания настолько болезненные, привычки настолько въевшиеся, что без постороннего вмешательства человек их попросту не замечал. Старатели, судившие обо всех занятиях с точки зрения разделения на "потребительский минимум" и "сомнительную авантюру", неохотно втягивались в ритм вдохновенной, самозабвенной, переменчивой жизни, совершенно естественный для Бели, но, отлично зная ее упорство в раз навсегда выбранной программе действий, ее нетерпимость к слабоволию и безделью, никто не осмеливался ни жаловаться, ни возражать.

Постепенно мы поняли, что постижение тайн природы и возможностей человеческого духа неизменно оставалось уделом избранных не из-за ревнивой скрытности воображаемой элиты, а всего лишь потому, что приобщение к незаурядной жизни требовало проявления незаурядных же свойств личности, что, как правило, казалось обывателям непреодолимой проблемой и к тому же приукрашивалось в воображении невежд бредовыми домыслами, призванными оправдать малодушие и оклеветать безрассудную преданность идеалам, неукротимую требовательность к себе и жизни, бесстрашный поиск своего подлинного "Я". В своем стремлении к самосовершенствованию мы поняли, какой безделицей в реальности были мелочные обывательские заботы, почитавшиеся нами прежде за превратности судьбы. Во время тренировок мы вынуждены были систематически рисковать здоровьем, рассудком, жизнью, переступать через свои самые, казалось, непоколебимые убеждения, внушать себе почтение и любовь к тому, что презирали или ненавидели. Однако, вопреки близорукой логике, парадоксальные эксперименты ничего не разрушили в характере тех, кто переживал испытания с достаточной долей рассудительности и иронии; наоборот, понимание мира стало более богатым, гибким и действенным.

Приходилось переосмысливать и собственное прошлое. Постепенно я понял, что Беля вовсе не преувеличивала, называя нас бездарными, невежественными, самонадеянными недоумками. Я сам начал удивляться, как нам удавалось мнить, будто мы уже пережили все, что можно представить. Да, вокруг нас гибли наши близкие и знакомые, стихийные бедствия и непостижимые существа чуждой природы уничтожали все подряд, будущее погружалось в неизвестность, парализующую, как бездна. Но в чем состоял смысл наших страданий, если внутри мы не изменились ни на крупицу, ни на гран? Только пережив перемену собственной личности, мы начали понимать, что значит настоящая жертва и настоящее исцеление.