Матрос с «Бремена»

— Ах, генерал! — снова засмеялся Флэнеген. — Этот ужасный грек! — Подошел поближе, сильно ударил Алекса тыльной стороной ладони по затылку. — Прощай, Александр! — И вышел из комнаты.

Сэм подошел и положил ему руку на плечо.

— Позаботься о себе, Алекс. Тебе пришлось пережить такое потрясение. — И последовал за Флэнегеном.

Минут десять Алекс просидел на стуле; глаза у него были сухие, из носа сочилась струйка крови, — результат удара Флэнегена по затылку. Вздохнув, он встал, надел пальто; нагнулся, подобрал пятидолларовую купюру, положил в бумажник. Засунул пистолет с пустым магазином в верхний карман и осторожно, не торопясь, вышел на улицу, ярко освещенную теплым июньским солнцем.

Не спеша преодолел два квартала до Грин-парк и сел там, задыхаясь, на первую же скамейку. Несколько минут сидел, над чем-то размышляя, покачивая время от времени головой. Наконец вытащил из внутреннего кармана пистолет, огляделся по сторонам и бросил в стоявший рядом мусорный бак. Раздался глухой сухой звук, — упал, по-видимому, на плотную бумагу.

Алекс заглянул в бак, выудил оттуда брошенную кем-то газету и развернул на странице под рубрикой «Требуется помощь». Сидя на солнце, все время моргая от яркого света, большим пальцем провел по газетной полосе, задержав его на заголовке — «Требуется ваша помощь, молодые ребята». Так и сидел он на теплом июньском солнышке, в пальто, и отмечал что-то карандашом на полях газетной полосы.

«Мой бутончик!»

Моллой, открыв ключом дверь своего дома, неслышно вошел в гостиную. Осторожно положил сверток на библиотечный столик из пожелтевшего дуба, рядом с аккуратной пачкой старых журналов «Католическая стража». Полюбовавшись свертком, улыбнулся, и улыбка осветила его задубевшее от сурового климата старческое лицо. Сняв шляпу, как и полагается воспитанному человеку, заорал:

— Бесси! Бесси!

Голос его зазвенел, как трамвайный звонок, по всем пяти комнатам квартиры.

Бесси впопыхах выскочила из спальни и стремительно вбежала в гостиную. Седые волосы развевались за спиной, а ее не спрятанная в корсет богатая плоть колыхалась под домашним халатом.

— Что стряслось? — крикнула она, еще даже не видя Моллоя. — Ты в своем уме, Винсент?

— Моя дорогая Бесси! — Моллой подошел к ней и крепко обнял. — Мой бутончик! — И неловко поцеловал ее, попав в правый глаз — она в этот момент, дернув головой, отстранилась от него.

— Ну и запашок! — констатировала она холодно, отбиваясь от его объятий. — Ничего не скажешь!

— Ты знаешь, какой сегодня день? — Моллой снова схватил ее в охапку.

— Суббота. — Бесси заталкивала его всем телом на стул. — Да от тебя и разит так, как должно разить в субботу.

— Сегодня, — вещал Моллой со стула, глубоко в него провалившись, — в этот день мы с тобой поженились! Четырнадцатое марта, такой счастливый день! Ну-ка, поцелуй меня, Бесси, мой бутончик! Это произошло ровно двадцать шесть лет назад, четырнадцатого марта. Моя дорогая девственница невеста. Неужели не помнишь, Бесси?

— Конечно, помню, — строго ответила Бесси; потом словно оттаяла: — Кто может тебя забыть, Винсент! — нежно произнесла она, целуя его в лысину и приглаживая оставшиеся редкие седые волоски. — Это был великий день! — И снова поцеловала его в лысину.

Винсент ласково держал ее за руку.

— Ну-ка, посмотри на столик, Бесси! Что там так и глядит тебе в глаза? — Свободной рукой он махал широко и вальяжно в сторону библиотечного столика. — Двадцать шесть лет! Ну, давай, не стесняйся, вскрывай!

Поцеловав его еще раз в ту же точку, Бесси подошла к столику и разорвала бумагу на свертке.

— Боже, «Четыре розы»! — радостно воскликнула она, поднимая бутылку. — Какой ты все же предупредительный, внимательный муж, Винсент!

Винсент сиял от ее похвалы.

— Целая четверть! — сообщил он. — Самый лучший сорт, какой только можно купить за деньги. Купаж неразбавленного виски!

Бесси уже проворно открывала большую бутылку.

— Знаешь, лежала я на спине в своей спальне, и меня вдруг охватила такая мрачная меланхолия. Ведь годы-то бегут, просто летят. — Она с трудом отворачивала винтовую «шлюпку». — С этим — горя как не бывало! — И с наслаждением, закрыв глаза, понюхала бутылку. — Странно: какой приятный запах у горлышка и каким ужасным он становится, когда им разит от мужчины! Винсент, очень приятно, что ты все же вспомнил обо мне!

Как и полагается настоящему мужу, Моллой подошел к ней и обнял одной рукой. Пальцы его провалились в мякоть ее большого, дряблого бедра.

— Сегодня, моя старая леди, — объявил он, — мы станем самой счастливой парой во всем Бруклине! — И взял в руки бутылку.

— Ах, Винсент, — прошептала Бесси, — ведь все было не так плохо, а, — что скажешь? Умоляю тебя, только не из горлышка! Это неприлично. Пойдем посидим на кухне, там довольно светло.

Взяв друг друга под руку, отправились на кухню. Моллой не расставался с бутылкой. Бесси принесла два стакана, для воды и вина, и устроилась за кухонным столом, напротив Моллоя, улыбаясь мужу. А тот со знанием дела разливал виски по стаканам. Наконец они подняли их.