Матросские досуги

Мы, на глыбе своей, на Земле, оборачиваясь вокруг, не видим этого, хотя и смотрим; нам кажется, будто Солнце ходит вокруг Земли, будто оно всходит и заходит. Ты ли понесешься на пароходе вдоль берега, берег ли побежал бы полосой мимо тебя — для глаз одно.

Из этого видно, что север и юг немудрено найти, потому что это концы оси, концы поперечника, вкруг которого Земля вертится. Но где на Земле восток и запад? Север и юг для всех один; иди все на север, и коли дошел бы через непроходимые льды, так мог бы стать на самом полюсе и указать: вот где север. То же можно сказать о юге. Но где восток и где запад? Иди по экватору на восток — и обойдешь вокруг, придешь опять на старое место, а востока не увидишь. Это потому, что востоком называем мы не место на Земле, а ту сторону, где восходит Солнце — восход; западом же ту, где Солнце западает, заходит. На сколько ты пойдешь к востоку, на столько он от тебя уходит. Почему? Потому, что Земля кругла.

Вот вам и компас, который беломорцы наши зовут маткой: север (норд), юг (зюйд), восток (ост), запад (вест) известны; но ветры дуют не с четырех сторон, а со всех, плывем мы также не только на четыре стороны, а во все, куда придется путь держать. Поэтому весь круг компаса разделили на 32 части, по осьми в каждой четверти, назвали каждую черту румбом, дали ей кличку — и дело в шапке. Откуда бы ветер ни задувал, куда бы мы ни держали курс, всегда можно назвать сторону эту своим именем.

Осталось одно: начертить компас на бумаге, написать на нем все 32 румба да заучить их. Без этого матрос не матрос.

ВОЗДУШНЫЙ ШАР

Ходит и ездит человек по земле; подрывается он и под землю, добывая руду и другие потребности; плавает по воде, пускаясь морем в дощанике вокруг всего земного шара. Но этого всего мало: захотелось подняться выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и полетать, поплавать по воздуху.

Отчего судно плавает по воде? Оттого, что оно легче воды; оно сядет в воду настолько, чтобы выдавить под собою свой вес воды, а там и устроится; больше ему грузнуть не от чего. Железо много тяжелее воды, у нас и пословица говорит: пошел ко дну, как ключ, плавает по-топорному. Но пусти на воду посудину из листового железа — и она поплывет. Почему? Да потому, что объем велик; такой кузовок будет грузнуть в воду, поколе не выдавит под собой столько воды, сколько в нем самом весу, а потом и станет.

А полоса железа отчего тонет? Оттого, что сколько бы она ни погружалась, с ней не прибудет объема, а объем этот мал, тесен, не может занять в воде столько места, сколько сам весит — железо тяжелее воды.

Но из железных листов можно делать и мореходные суда и делают, как вы знаете, пароходы. И человек тонет в воде, а коли подвяжет пары две бычачьих, надутых воздухом пузырей — так делается легче воды и не тонет. Пузыри весу прибавляют мало, а объему много; вот почему они и не дают тонуть.

Воздух та же вода, мы в нем плаваем, как рыба в воде; да только мы гораздо тяжелее воздуха, который много сот крат реже и легче воды. У рыбы есть плавной пузырь, она его то надувает, то сжимает, и сколько ей нужно воздуха, чтобы не быть тяжелее воды, столько держит его; коли хочет идти на дно, сжимает в себе пузырь этот, умаляя и все тело свое; коли хочет всплыть — распускает или раздувает пузырь, и все тело ее делается толще. Само собой разумеется, что живая рыба, кроме того, помогает плавниками, хвостом, гребет и правит.

Вот затейникам и пришло на ум, что если бы у человека был такой плавной пузырь, чтобы ему с пузырем по объему стать легче воздуха, то можно бы подняться в небо. А чтобы не улететь вовсе, в нескончаемое поднебесье, то есть и на это стопор: воздух наш упруг, как пуховая подушка, — чем больше давить его, тем теснее сляжется; поэтому нижние слои воздуха, на которых лежат верхние, гораздо гуще — и чем выше подыматься, тем воздух жиже. Поэтому человек с плавным пузырем, кабы такой нашелся, поднявшись от земли, по легкости своей, будет подыматься до тех пор, поколе не придет в равновесие, то есть в такой слой, который легче нижнего слоя и где поднявшаяся тяжесть, по объему своему, может устояться.

Но в человеке нет такого пузыря, его не раздуешь. Надо приделать пузырь этот к нему снаружи; все одно. А чем его надуть? Что у нас есть легче воздуха? Кажется, нет ничего!

Но дан человеку такой разум, такая сметка, что человек до всего добирается.

Воздух упруг: его можно сжать, стиснуть — можно и распустить, разжидить; надо только умеючи за это взяться. От холода, от мороза воздух густеет, от жары редеет. Если сделать большой, легкий пузырь — шар, а снизу оставить в нем дыру на обруче и под этой дырой развести огонь, то пузырь раздуется, воздух в нем станет редеть, лишек его будет выходить в нижнюю дыру, а наконец, коли воздух станет так редок и жидок, что вместе с шаром сделается легче воздуха наружного, то шар подымется вверх и полетит. Коль скоро же воздух внутри шара остынет, то он сожмется, осядется, пузырь обомнется, опадет и свалится на землю.