Матросские досуги

Четырежды четыре — шестнадцать.
Четырежды пять — двадцать.

На мосту — по-татарски на купыре:

Четырежды шесть — двадцать четыре.

Угодно откушать, вот милости просим.

Четырежды семь — двадцать восемь.

Кто атаман, у того и булава.

Четырежды восемь — тридцать два.

Велика честь, да нечего есть.

Четырежды девять — тридцать шесть.

И крот в своем углу зо́рок.

Четырежды десять — сорок.

———

Кинь указку, пойдем гулять.
Пятью пять — двадцать пять.

Коли нет, так нечего взять.

Пятью семь — тридцать пять.

И мал золотник, да дорог.

Пятью восемь — сорок.

Бери оглоблю, пойдем воевать.

Пятью девять — сорок пять.

Отлежал бока, оттого и болят.

Пятью десять — пятьдесят.

Мастер Самсоныч лапти плесть.

Шестью шесть — тридцать шесть.

То кит-рыба, а то плотва.

Шестью семь — сорок два.

Что заслужили, то и носим.

Шестью восемь — сорок восемь.

Кто сказку слышал о царе Кире?

Шестью девять — пятьдесят четыре.

Полезай на стену, коли велят.

Шестью десять — шестьдесят.

———

Дурни плодятся: не надо их сеять.
Семью семь — сорок девять.

Ино прилечь, ино и присесть.

Семью восемь — пятьдесят шесть.

Чего не знаешь, того не ври.

Семью девять — шестьдесят три.

Рядком сумы на простенке висят.

Семью десять — семьдесят.

Не буянь у хозяина на квартире.

Восемью восемь — шестьдесят четыре.

Живи, поколе на плечах голова.

Восемью девять — семьдесят два.

Делам своим всяк сам господин.

Девятью девять — восемьдесят один.

Что хитро, то и просто.

Девятью десять — девяносто.

Полно долбить, покинь долото.

Десятью десять — сто.

АКУЛА

Мы плыли у африканских берегов. Матросы увидели акулу, которая долго держалась за кормой, будто ждала подачки и просила позволения потешиться. С гика спустили чрез блок толстый канат, на который навязана была цепь с острым крюком и большим куском мяса. Акула подошла к приманке и отстала опять; но в то самое время, когда думали, что она вовсе отказывается от закуски, она кинулась на нее стрелой и, повернувшись вполоборота навзничь — потому что пасть у нее снизу, — проглотила и мясо, и крюк, и с четверть аршина самой цепи.

Матросы с криком «ура» ухватились за канат, но акула с такою лютостью бросалась из стороны в сторону, что гик, а с ним и весь ют вздрагивали; надо было обождать и дать зверю уходиться. Он бросался отвесно в глубину и, засаживая себе крюк еще глубже в тело, вдруг останавливался, рванув цепь так, что гик дрожал и покачивался; боялись, чтоб толстый строп от блока не оборвался, и закрепили конец каната за кнехт у бизань-мачты. Потом акула пустила слабину и вдруг опять метнулась в сторону и пошла ходить на кругах, подергивая цепь туда и сюда. Наконец она утомилась. Тогда стали ее подымать и послали расторопного матроса на гик, с петлей, чтобы подвести ее снизу и накинуть на акулу с хвоста.

Между тем она, будучи подвешена за крюк, отрывисто вздрагивала, изгибалась и хлестала хвостом; темная кровь лилась у нее из пасти, в которой видны были по временам несколько рядов острых, треугольных зубов, точно будто бы поставлено было рядом, одна за другою, несколько крупных пил.