Матросы

Сколько разнообразных дел у среднего человека, обычного служащего! Какие сложные обязанности выпадают на долю того, кто стоит не у пульта, а у токарного станка или чертежной доски! Ни одной минуты потерь; шаг за шагом вперед; все решает труд, его вес, перспектива и значение.

Нетрудно сработаться с копировщицей, если она так же верно смотрит на вещи и не рассчитывает на прощение ошибок или небрежностей.

Необходимо наладить контакты с конструкторами, иногда спуская их с неба на грешную землю. Нужны-то не просто стены и крыша, а удобная квартира, куда не проникают шумы; нужно, чтобы сосед не был потенциальным врагом, как в «Острове пингвинов» Анатоля Франса.

Есть смежники. Это тоже надо понять. Будьте вы хотя бы Витрувием зодчества, без них не обойтись. Смежники сочиняют свои прозаические проекты канализации и водопровода, отопления и освещения для того же самого здания, где витал ваш творческий гений. Они могут оснастить ваше здание так, что до седьмого колена будут проклинать вас потомки.

И все же как хорошо! Ты делаешь, ты нужен, от тебя что-то зависит!

По-прежнему Татьяна Михайловна встречалась с Катюшей. Работали-то почти рядом.

— Ну как Боря?

— Пишет, Татьяна Михайловна.

— Не часто? Угадываю по твоему личику…

— Да… У него последний год. Он слишком занят.

— Не упрекаешь его?

— Нет, нет. Я терпеть не могу брюзжащих жен.

— Это хорошо, Катя.

— Только объясните мне, — тут голос Катюши непроизвольно падал, — почему мне так страшно? Вам тоже было страшно, когда…

— Не ты первая, не ты последняя, Катюша, — успокаивала Татьяна Михайловна, без дальнейших объяснений понимая причину ее тревог. — Ребенок — огромное счастье. При чем же тут страхи, Катюша?

XII

Гнетущие страхи все же не покидали Катюшу. История ее замужества не прошла мимо соседей, подруг. Кто жалел, кто осуждал. Молчаливое участие, так же как и открытое презрение, одинаково ранили растревоженное сердце Катюши. Она отдалилась от подруг, не откровенничала с Галочкой, по-прежнему старалась сохранить в тайне от отца свою беременность.

В феврале Катюша случайно встретила Петра и, поборов смущение, первая подала ему руку. Праздновали День Армии и Флота. Они шли по улице, украшенной полотнищами и портретами героев Севастопольской обороны.

— Ты где была? — спросил наконец Петр, чувствуя, как воскресают в нем приглушенные воспоминания.

— В Морской библиотеке. Переписала абонементы моих покойных братьев…

— Зачем?

— Папа просил.

— Скучает. Абонементы целы, а людей нет…

О чем еще говорить? Где найти слова и какие?

Катюша замедлила шаги, тихо спросила, назвав Петра, как и прежде, Петей:

— О нас вспоминал?

— Память у человека — самый вредный агрегат.

Катюша понимающе кивнула, улыбнулась:

— Мы получили квартиру.

— Слышал.

— Я вышла замуж.

— Тоже известно…

Ей хотелось еще сказать что-нибудь нехитрое, ласковое. Только хорошим могла она помянуть Петра. И опять не отыскала нужных слов — так глубоко размежевала их жизнь.

— До свидания, Петя, — проговорила Катюша и мягко добавила, уловив его теплый, участливый взгляд: — Спасибо тебе за все, что было…

Надо было броситься вслед, смирить дурацкий гонор, неладно же с ней. Но она шла слишком быстро и тут же скрылась в праздничной равнодушной толпе.

А тут привязались знакомые старшины, бродившие «черной тучей» в вечных поисках неведомых и прекрасных встреч.

— Петро, думаешь снова у той же стенки ошвартоваться?

— Хватит, ребята.

— Чего там хватит, браток. Вижу, скалистый грунт попался. Сколько на клюзе? — ерничал тот же старшина, отличник подготовки и большой забияка.

— Идите вы, ребята, — мирно попросил Петр, не ввязываясь в шутливый разговор. — Не до вас.

И отправился к Минной, дождался барказа.

Нудно поворачивался теперь к нему берег, а на корабле тоже не весна. Прежние закадычные друзья ушли со Ступниным, новыми обзаводиться уже не к чему. Скорее бы домой, в станицу, к тому, что дорого. Худо там будет или хорошо, пожалуй, не в этом главное. Главное — тепло близких сердец, быть вместе… Мерзлая палуба, сверкает какая-то медяшка, высоко поднимаются трубы и еще выше — мачты. «Пусть хоть до самого неба, а я хочу в хату, к кизячному дыму, без угрызений совести возвращаюсь от железа к соломе…»

Катюша взывала к Татьяне Михайловне:

— Почему я одна на скале? Мне холодно. Внизу подо мной — долина, сады цветут, травы, тепло. Он приносил мне цветы… даже зимой. Борис ни разу, ни одного подарка… Хотя бы единственную гвоздику или ветку мимозы…

Расквашенная оттепелью грязь причудливо застыла и подернулась седым налетом. В контору, спотыкаясь о кочки, шел Иван Хариохин в распахнутом нагольном полушубке. За ним старший брат.

— Пламенный привет адмперсоналу! — издалека выкрикнул Хариохин.

Катюша дрожала всем телом. Ей нелегко далась откровенность. Какие-то неясные предчувствия овладели ею и не давали покоя. Почему таким чужим был Борис? Почему она легко находила искорки понимания и доверия у других, хотя бы у того же Петра? А Борис… Ведь ее нельзя обмануть. И не слова ей нужны. Как часто они служат маскировкой!..