Матушка-Русь

— Как ты угадал, что я плакала на городской стене, вас ожидаючи, что молилась всему на свете — и ветру, и птицам, и солнышку?

Игорь похохатывал:

— Заварил ты кашу, племяш. Из меня почти святого сделал, единственного защитника Руси! Думаешь, простят такое мне и тебе наши скудоумные дядья и родичи?

Игорь был втайне доволен: слава защитника и героя не повредит ему. Он думал теперь о Галиче. Умер Ярослав Осмомысл, и на освободившийся престол послал он сына Владимира — нельзя упускать столь лакомый кусок. Но ведь и соседи на него зубы точат…

Вспоминали поход, плен. Святослав рассказал об угрозах епископа.

— Плюнь, — сказал Игорь. — Знаешь, как о нем говорят: стоит столбом, пыхтит огнем — ни жару, ни пару, ни угольев.

А Ярославна встревожилась: крут Порфирий и слов на ветер не бросает. Советовала спешить в Киев и искать защиты у митрополита и великого князя.

— От чего защиты, какая за мной вина?

— Был бы человек, а вина найдется, — ответила Ярославна. — Своей судьбы и предсказатель не знает.

И Святослав поспешил в матерь городов русских — Киев, к двоюродному деду и старейшине князей Святославу Всеволодовичу, прозванному Седым.

Давно поджидал его великий князь, выдерживая споры с митрополитом и родичами. Митрополит приходил с посланием черниговского епископа. Кроме проклятий на злокозненное сочинение «Слово о полку Игореве», было там сказано, что пойман гусляр, певший его в народе.

— Если предать то сочинение анафеме, в народ молва пойдет, — доказывал Святослав Всеволодович. — Проще молчать о нем, словно ничего не было. Казни того гусляра или объяви с ума спятившим. А рыльского князя я в обиду не дам — он внучатый племянник мой и первейшего на Руси рода. Перегнешь лозу — она сломится.

Митрополит ушел недовольный.

Когда прибыл Святослав к великому князю, тот обласкал его, похвалами осыпал:

— Люди подобны богу полетом мысли и подобны зверю-кабану, потому что живет в них дикость и злоба. И разделяются они так: в одних больше божественного, в других звериного. Вот и о тебе судят всяк по-своему. Забавно: многим князьям воздал ты высокую хвалу, а они прониклись к тебе гневом. Почему? Потому, что уголь вложил ты в их сердца: изобразил Русь с начала веков растерзанной и кровавой… «Тогда… редко пахари кликали, часто вороны граяли, трупы деля меж собою…» Грязью ты замазал прошлое Руси.

— Не зная прошлого, не понять будущего.

— Так оно. Есть Русь лапотная, дикая, с курными землянками, и есть — великая и сильная, отстоявшая себя в трудах и битвах! О ней расскажи!

Надеялся великий князь не сразу, а со временем сломить упрямство Святослава и на пользу употребить его дар: пусть напишет повесть о героической судьбе родины, без крови и грязи.

— Взялся ты постигнуть нашу Русь-матушку, а она непостижима. Взялся ты спорить с отцами церкви, и зато грозят они насильно заточить тебя в монастырь. Но с митрополитом и другими князьями я договорюсь. А ты — сумеешь ли сломить свою гордыню?

Уходил Святослав от великого князя в смятении: все, чем он жил, обернулось против него. Он поднялся на берег, где когда-то пережидали они грозу с Путятой. Теперь тучи над рекою ползли низко и лениво. Сеялся дождь — затянулось ненастье.

И в душе ненастье. Он — изгой, еретик, скоморох. Одни проклинают его, другие смеются над ним. Над святым его порывом смеются, над несчастьем родины… А он-то верил в чудо, но чудеса сопровождают нас только в детстве и юности. Тогда, в тех дальних сосновых лесах, он встретил девицу, что назвалась его невестой. Была ли она, эта встреча, не приснилась ли? И было ли все, что пережито — битва, гибель дружины, плен…

Как глаза мои со слезами
Не падут на сырой песок,
Как от горькой этой печали
Не расколется сердце враз…

После похода 1185 года летописи молчат о рыльском князе Святославе Ольговиче, и дальнейшая судьба его неведома. Умер он после 1191 года и, видимо, был похоронен в Новгород-Северске, в родовом храме Ольговичей, где покоились его дед и отец.

ЭПИЛОГ

Словно бы предвидел автор «Слова о полку Игореве», к чему приведет Русь вражда и раздробленность: через полвека навалились на нее Батыевы полчища, смели и растоптали беззащитные в одиночку княжества.

Шли столетия. Так же ходили по городам и селам гусляры, пели былины и запретные песни, но о повести про Игорев поход никто из них не помнил и не слышал. И все же знали на Руси «Слово». Свидетельство тому — отдельные строки из него, вписанные позднейшими летописцами в их труды, и повесть о Куликовской битве «Задонщнна» Софрония Рязанца. Монах Софроний переписал целые страницы из «Слова», заменяя имена, приспосабливая чужие образы и строки к иным событиям. В наше время это назвали бы литературным воровством, но тогда подобное не считалось зазорным.

В конце восемнадцатого века книголюб Мусин-Пушкин, скупивший груды древних монастырских книг, в одной из них обнаружил «Слово» и был поражен его поэтической силой. Так началась вторая жизнь древней повести.