Матвей. Внештатный канцелярист

Ефимовский застыл на секунду, после чего медленно кивнул. Его старый приятель потому и занимает свое место, что всегда мог разглядеть серьезную угрозу гораздо раньше, чем она постучится непосредственно в дверь государства Российского. Тот факт, что Михалков решил обратиться напрямую к императору, говорил людям понимающим о многом.

– Так, а Службу дознания отправь-таки к своему сотрудничку, пусть устроят потогонную часов на шесть, – неожиданно встрепенулся хозяин кабинета.

Второе поднятие брови Ефимовского за один разговор случалось редко. Мало что могло его удивить настолько, чтобы он повторно за одну беседу прибег к столь сильному выражению своего недоумения.

– Да, я говорил, что ребятки справляются, – опять без труда расшифровал его мимику князь. – Вот только парень твой выдержал сдвоенную четверочку, а учитывая его познания в иных аспектах Воды… Нам нужно очень крепко приучить его к ответственности за свои действия.

Ефимовский вдруг почувствовал себя неуютно. Веселящийся без руля и ветрил потенциальный повелитель или, не приведи Всевышний, абсолют на улицах Санкт-Петербурга…

– Работу с Ольгой мы, естественно, прекращаем, – объявил он, чтобы отвлечься от неприятных мыслей и воспоминаний (правда, с нарезки слетел «всего лишь» воевода, но и тогда потери были… ощутимыми!). – Полагаю, ей лучше пока отбыть в родовое…

– Нет, – последовал короткий ответ. – Глава Демидовых ясно дал понять, что заинтересован в продолжении работы своей внучки с Матвеем. Так что поднимай психологов и… Ну, ты знаешь…

Ефимовский подумал мгновение и, молча кивнув начальнику, покинул кабинет. Мысли о том, что глава рода обязан в первую очередь думать об его усилении, а внучка, в случае чего, у него не единственная, он оставил при себе. В конце концов, его задача сейчас сделать так, чтобы Матвей не вышел из-под контроля Российской империи, а не думать о его гипотетических детях, хотя мысль о родовом союзе Воронцовых и Демидовых в разрезе пользы для Отечества была достаточно интересной. Сейчас патриархи друг друга на дух не переносят, но ведь они не вечны, верно?

А что делать, он действительно знал. Уже сегодня на стол императора ляжет папочка с единственным личным делом для утверждения передачи отделу ликвидаторов, подготовленных для одной цели – избавление государства от вышедших из-под контроля империи одаренных уровня «воевода» и выше. Нелегкие времена теперь ждут внештатного канцеляриста

Матвея Александровича Воронцова. Постоянные проверки на лояльность государству теперь станут основным хлебом целой команды мозгоправов, а малейшее сомнение… Лучше лишиться потенциального (пусть даже у Матвея, едва взявшего уровень гридя, добраться до высших уровней шансов немного, но… они есть) абсолюта, чем разгребать иные последствия его нелояльности.

Матвей же пока пребывал в счастливом неведении относительно всех телодвижений в отношении столь дорогой ему собственной тушки. Он второй раз за прошедшие сутки стоял возле очередного казенного присутствия и, словно опытный дегустатор, маленькими порциями позволял свежему воздуху заполнять свои легкие. Для полного счастья ему не хватало лишь ощущения кофейно-коричной горечи, что способен был подарить стаканчик бодрящего капучино. Однако, несмотря на близость к центру, по столь раннему времени достать заветный стаканчик было негде. Возможно, где-то неподалеку и имелись заведения, готовые порадовать очень раннего жаворонка либо столь же позднюю сову порцией бодрящего зелья, вот только молодой человек о них не знал. Как-то жизнь его слишком разогналась с момента приезда в Петербург, а на простые радости вроде составления карты любимых кофеен времени что-то и не хватало.

Вот и наблюдал Матвей за темными водами Мойки, не имея возможности согреться любимым напитком, не обращая внимания на привычную любому петербуржцу морось, стараясь изыскать в своей черепной коробке хоть какие-то дельные мысли. Таковых не находилось после очередного сеанса общения с людьми в серых костюмах, чьи водянистые глаза и ничего не выражающие лица, казалось, будут преследовать его не только во снах, но и за Кромкой, если Великие Весы покажут, что в жизни своей он больше сделал дурного.

Матвей с удовольствием вогнал в легкие очередную порцию свежего воздуха, прямо-таки кожей ощущая ту волшебную ауру города, что вдохновила Ахматову на замечательные строки:

И в памяти черной, пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах душистый и сладкий.
И ветер с залива. А там, между строк,
Минуя и ахи, и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок,
Трагический тенор эпохи!