— Нет. Меня депортировали на Землю как представителя расы мыслящих млекопитающих, не входящих в Галактическое Сообщество.
— Где-то я уже читал об этом… То ли у Лема, то ли у Стругацких…
— Эти низкие лжецы, — с неожиданной яростью прорычал Скоробогатов, — не могли написать об этом. Они не знакомы со мною.
— Да уж, — хмыкнул Берестов. — Куда им… Только я, скромный нижнеярский астрофизик, удостоился такой чести.
— Вы не верите мне? — с детской обидой в голосе спросил малопихтинский учитель.
— Представьте себе — нет! Я тот самый Фома Неверующий, которому требуется вложить персты в раны господни, дабы уверовать. Рассказать можно что угодно! Вы докажите!
— Доказать?!
— Да! И если доказательства будут исчерпывающими, я, так и быть, постараюсь помочь вам.
— Хорошо, я попробую…
— Сгораю от любопытства!
— Попробую… — повторил Скоробогатов. — Правда, я не очень хорошо это умею делать… Мозг млекопитающего плохо приспособлен для восприятия невербальной информации.
— А вы напрягитесь! — подзадорил его Берестов.
— Густой, словно молочный кисель, туман обступал со всех сторон, — начал «тарелочник». — Сухие метелочки камыша то там, то сям выглядывали из редких разрывов в его почти монолитном теле. Их можно было принять за султаны на шлемах неприятельских солдат, подкрадывающихся к застрявшей в болоте машине. Полковнику отчаянно хотелось курить — нервы требовали успокоительного никотинового яда, но сигареты набухли влагой и расползались в пальцах…
— Подслушивали?! — взъярился сэнээс. — Шли по пятам и запомнили слово в слово!
— Нет, это хранится у вас в памяти, — отозвался его собеседник. — Но если и это вас не убеждает, я попробую прочесть другой эпизод из ваших воспоминаний…
— Валяйте! — разрешил Берестов. — Только учтите: если и этот, как вы выражаетесь, эпизод хотя бы теоретически мог быть вами подслушан, я немедленно прекращаю наш нелепый разговор, который и так уже отнял у меня слишком много времени.
— Слушайте… Моя фамилия Привалов, зовут Сергей Валерьевич. Я хочу предложить вам работу… Какую?.. Об этом, Гелий Аркадьевич, вы узнаете, если согласитесь стать нашим сотрудником… Сотрудником — чего?.. Института космических исследований. В Нижнеярске открывается его филиал… В каком качестве?.. Ну сами понимаете, Гелий Аркадьевич, что ни отдел, ни обсерваторию я аспиранту предложить не могу. Для начала младшим научным сотрудником в моей группе… Я согласен! Кем угодно — даже уборщиком…
Учитель физики и математики умолк, выжидательно заглядывая старшему научному сотруднику в лицо. Они уже покинули темную набережную, и теперь в свете уличных фонарей Берестов отчетливо видел, как сужаются и расширяются зрачки в глазах его странного собеседника. Сказать, что сэнээс был ошеломлен, значит ничего не сказать. Этот чокнутый «тарелочник» еще мог быть свидетелем того, как автор научно-популярной книжки «Здравствуй, Галактика!» вешает лапшу на уши прелестной сотруднице редакции, но предположение, что он же тайком присутствовал при разговоре с полковником Приваловым, состоявшемся почти двадцать лет назад, выходило за рамки разумных допущений.
Кто же он, этот малопихтинский учитель-телепат, если не сумасшедший? Ловкий иностранный шпион или в самом деле — космический пришелец? Какое из этих двух предположений наименее вероятно? Если шпион, зачем же вести себя таким странным образом? А если — пришелец?.. Но это же не рассказец в «Технике — молодежи»! Это реальная жизнь, сложная, по-своему увлекательная, но бесконечно далекая от телепатии, летающих тарелок и затерянных в Малых Пихтах инопланетян. Что ему сказать? Сделать вид, что раны в руках господних не настоящие? Заманить в ближайшее отделение милиции и сдать на руки дежурному?
— Милиция не поможет, — сказал «пришелец». — Следите внимательно…
Он скинул рюкзак, глухо брякнувший об асфальт, и… исчез. Берестов и ахнуть не успел, как Скоробогатов появился у него за спиной. Хлопнул по плечу. Принимая игру, сэнээс стремительно обернулся, чтобы нанести сопернику удар в плечо, но кулак его пронзил пустоту, и боксер-перворазрядник едва удержался на ногах. А соперник снова оказался у него за спиной и снова хлопнул по плечу. Тогда Берестов разозлился не на шутку и атаковал уже по-настоящему, как на ринге. Увы, куда бы он ни бросался, пудовые кулаки его месили только прохладный ночной воздух.
— Сдаюсь! — крикнул он невидимому сопернику, когда почувствовал, что выдыхается.
Размазанный, словно теплое масло по хлебу, силуэт сгустился в нелепо перекошенное тело Михаила Васильевича Скоробогатова. Он даже не запыхался.
— Что это такое? — спросил Берестов. — Самбо? Дзюдо? Джиу-джитсу?
— Субакселерация, — ответил малопихтинский учитель.
— И кто же вас этому научил?
— Четырехглазый… — не слишком понятно объяснил Скоробогатов. — Он был превосходным бойцом, хотя и редкостным гадом. Фашистом. Я не плакал, когда пластун-мимикроид на Салахаре сожрал его вместе с портупеей…
— Ладно-ладно, — отмахнулся сэнээс. — Считайте, что убедили. Хотя это и полный бред… Что вы там говорили о сигнале бедствия?