Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

В назначенный день, как только префект покинул дворец и вместе со свитой удалился в свое жилище, расположенное в дальнем квартале города, Джаудхар попросил и получил аудиенцию. Войдя в приемный зал, евнух попытался заколоть юного халифа кинжалом, но некто Ибн-Арус, оказавшийся рядом, набросился на убийцу. Началась борьба, в которой одежда Джаудхара была разодрана в клочья. Ибн-Арус позвал на помощь, и евнуха арестовали. Вскоре после этого Зияд ибн Афлах, узнав, что заговор провалился, поспешно вернулся во дворец. Ибн-Арус упрекнул его в беззаботности и ясно дал понять, что уверен в его соучастии в заговоре. Префект, как мог, отговорился, и, желая развеять подозрения демонстрацией рвения, приказал немедленно арестовать всех заговорщиков и препроводить в Аль-Захру.

Суд над заговорщиками состоялся немедленно и оказался недолгим. Глава апелляционного суда был признан виновным в государственной измене, но судьи не вынесли ему приговор, а установили, что его случай определяется следующим стихом Корана:

«Тем, кто воюют против Бога и посланника и усиливаются распространить на земле нечестие, воздаянием будет только то, что они будут убиты или они будут распяты, или руки и ноги у них будут отсечены накрест, или будут изгнаны они из своей земли» (Коран, 5: 37).

Следует отметить, что наказание в этом стихе довольно-таки неопределенное, и суд предоставил выбор халифу. В сложившихся обстоятельствах решение должен был принять государственный совет, и Зияд ибн Афлах, член этого совета, больше всего на свете желавший вернуть милость Ибн-Аби Амира, первым предложил применение самого сурового наказания. Его совету последовали, и Абд аль-Малик ибн Мундир был распят. Претендент – Абд-ер-Рахман – тоже был казнен. Нам точно неизвестно, какое решение было принято в отношении Джаудхара, но нет сомнений в том, что его тоже казнили. Судьба Рамади, хотя ему тоже не позавидуешь, оказалась сносной. Ибн-Аби Амир, который желал его изгнать, поддался уговорам друзей поэта, и позволил ему остаться в Кордове, но при соблюдении весьма сурового условия. Глашатаи объявили, что любой, кто заговорит с поэтом, подвергнется суровому наказанию. Обреченный на постоянное молчание, бедный поэт с тех пор бродил – говоря словами арабского автора – словно мертвец по улицам столицы. Правда, судя по всему, он в конце концов был прощен, потому что в 986 году, среди прочих поэтов, сопровождал Ибн-Аби Амира в экспедицию против Барселоны.

Заговор показал Ибн-Аби Амиру, что его самые непримиримые враги могут находиться в числе тех, с кем он изучал литературу, теологию и право. Безусловно, отчасти это было вызвано завистью. Еще вчера простой студент, как и они, Ибн-Аби Амир поднялся слишком высоко, чтобы ему не завидовали теологи и юристы. Но это была не единственная и даже не главная причина антипатии, которую он в них вызывал. Его ненавидели за безразличие к религии, которое ему приписывали. Если не считать философов и некоторых поэтов-вольнодумцев, студенты, обучавшиеся у профессоров Кордовы, были искренними мусульманами. А Ибн-Аби Амир считался – правда это или нет – индифферентным в своих религиозных взглядах. Было бы неосторожно открыто упрекать его в либеральных взглядах в вопросах религии, однако люди шептались, что он увлекался философией и обладал глубоким пониманием этой науки. В те дни это было очень тяжелое обвинение. Ибн-Аби Амир не мог этого не понимать. Философ или нет, он был в первую очередь государственным деятелем, и, чтобы лишить врага мощного оружия, которое они могли применить против него, он решил показать единым актом веры, каким надежным мусульманином является.

Собрав самых известных теологов, таких как Асили ибн Дхакван и Зубайди, он повел их в большую библиотеку Хакама II и, сказав, что решил уничтожить все трактаты по философии, астрономии и прочим наукам, запрещенным религией, предложил им выбрать предосудительные тома. Богословы сразу приступили к работе. Когда они ее завершили, Ибн-Аби Амир приказал осужденные книги сжечь и для большего эффекта бросил несколько томов в огонь собственными руками. То, что это был акт вандализма, мало кто понимал лучше, чем сам Ибн-Аби Амир, однако тем не менее это произвело нужный эффект на факихов и религиозных деятелей всех рангов. С тех пор Ибн-Аби Амир считался врагом философии и оплотом религии. Он относился к проповедникам с подчеркнутым уважением, осыпал их милостями и неизменно выслушивал их благочестивые разглагольствования, какими бы длительными они ни были, с терпеливым вниманием. Он собственной рукой переписал Коран и с тех пор брал копию с собой во все поездки.

Укрепив, таким образом, свою репутацию среди религиозных деятелей – с тех пор никто не осмеливался подвергать ее сомнению, Ибн-Аби Амир сосредоточил все внимание на халифе, который быстро взрослел, и его следовало опасаться.