Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

«О, Ронда, прекраснейшая из драгоценностей моего королевства, еще никогда ты не была такой сильной! Мечи и копья моих храбрых воинов завоевали тебя для меня. Теперь на меня смотрят твои жители, как на господина и защитника. Да продлит Бог мои дни, ведь тогда дни моих противников станут короче. Я никогда не перестану вести борьбу с ними – это мне необходимо как воздух. Я предал мечу целые армии. Головы моих врагов, надетые на канат, словно жемчужины, висят, как ожерелье, на воротах моего дворца».

Глава 7 Аль-Мутадид (Продолжение)

Пока Мутадид, окрыленный успехом, ликовал, Бадис все больше тревожился. Услышав об ужасной судьбе берберской верхушки, он от горя и ярости стал рвать на себе одежды. Потом, когда стало известно, что взрыв патриотического негодования заставил все арабское население Ронды восстать против своих угнетателей и стали их убивать, его охватили самые дурные предчувствия. Разве мог он быть уверен, что его собственные арабские подданные уже не сговорились с Аббадидами и не плетут интриги против его трона и жизни? Страх преследовал его день и ночь, доводя до безумия. Иногда, охваченный яростью, он начинал выкрикивать проклятия в адрес всего мира. В другое время он оказывался во власти страха и дурных предчувствий. Тогда он, мрачный и угрюмый, бродил по дворцу, шарахаясь от каждой тени. А тут еще – вот уж точно дурной знак – у Бадиса пропала тяга к вину.

Он втайне вынашивал ужасный план. Пока в его владениях живут арабы, он не мог чувствовать себя в безопасности ни одной минуты. Поэтому он считал, что благоразумие требует их истребить. Задуманное деяние он наметил на пятницу, когда все соберутся в мечети. Но поскольку Бадис не делал ничего, не посоветовавшись с хаджибом, он рассказал о своем плане Самуэлю, добавив, что он все равно его выполнит, одобрит его визирь или нет. Еврею план, разумеется, пришелся не по душе, и он честно попытался отговорить принца, моля его подумать о возможных последствиях.

– Предположим, – говорил он, – все прошло как тебе хотелось бы и ты уничтожил всех арабов, невзирая на опасность такой попытки. Неужели ты думаешь, что арабы, живущие в других уголках Испании, проигнорируют несчастье, случившееся с их соотечественниками? По-твоему, они спокойно останутся в своих домах? Определенно нет. Они разъярятся и возьмутся за оружие. А ведь им нет числа. Я вижу врагов, бесчисленных, как морские волны, набегающими на тебя, их мечи сверкают над твоей головой.

Но только Бадис оставался глух к осторожности и здравому смыслу. Он велел Самуэлю хранить тайну и начал приготовления, приказав, чтобы в пятницу войска вооружились, поскольку будет проведен смотр.

Самуэль тем временем не сидел сложа руки. Через некоторых знакомых ему женщин он предупредил самых важных арабов, чтобы те в пятницу не ходили в мечеть, а спрятались. Теперь арабы были настороже, и в пятницу в мечети собралось лишь несколько плебеев. Придя в ярость, Бадис призвал к себе Самуэля и обрушил на него град упреков: из-за него провалился его чудесный план. Визирь отверг свою причастность к провалу, сказав:

– Очень просто объяснить, почему арабы не собрались на молитву. В мирное время без всякой видимой причины ты вооружил войска. Это не могло не вызвать подозрения. Вместо того чтобы злиться, ты бы лучше поблагодарил Бога: арабы догадались о твоих намерениях и могли выступить против тебя, но они не сделали этого. Подумай спокойно, господин. Придет время, и ты согласишься со мной. Иначе и быть не может.

Какое-то время Бадис продолжал упрямиться, но в конце концов согласился с доводами Самуэля и признал, что был не прав. Он отказался от идеи уничтожения всех арабов. Но по настойчивым просьбам беженцев из Морона, Аркоса, Хереса и Ронды, нашедших убежище в Гранаде, он решил покарать коварных врагов своей расы и вторгся на севильскую территорию во главе своего войска, к которому присоединились также и беженцы. Подробности военных действий до нас не дошли. Есть основания полагать, что это была кровопролитная борьба. Африканцы горели желанием отомстить за смерть своих соотечественников, а жители Гранады были для арабов объектом более острой ненависти, чем другие берберы. Их считали нечестивыми, врагами ислама, потому что у них был визирь – еврей. «Своим мечом ты бьешь людей, которые ничем не лучше евреев, хотя и называют себя берберами», – утверждали севильские поэты, прославляя победы аль-Мутадида. В глазах севильцев война против Гранады была джихадом, и они сопротивлялись так упорно, что нападавшие были отбиты. Беженцам оставалось только посочувствовать: домой им запретил возвращаться аль-Мутадид, а оставаться в Гранаде – Бадис. Поэтому они были вынуждены переправляться через пролив, чтобы как-то выжить. Они высадились в районе Сеуты, но Сакот, правивший в этом городе, не пожелал иметь с ними ничего общего. Отвергаемые всеми, в то время как в Африке свирепствовал голод, они почти все погибли.