Maxximum Exxtremum

— Каждому человеку не по делам и грехам его воздаётся, а по тому, сколько он сосал, — заявил поэт, опрокинув порцию дряни из пластиковой дряни-стаканчика — обычный набор всех современных русских поэтов и прочих неформалов-интеллектуалов, ещё не ставших с большой буквы «Настоящими».

— Что же ты, Михайло Юрьевич, несёшь! — синхронно поперхнулись мы с Сашей.

— Я не в том смысле сосать, — поправился выступающий, — важно, сколько у человека СОСов, то есть сколько раз за свою жизнь он звал на помощь, обращался за ней к другим людям — на надгробии у всех должны стоять не годы-даты жизни, а количество СОСов: такой-то такой-то Иванович — 235 СОСов, 1846 СОСов!.. Или там — 2 СОСа, 5 СОСов — чем меньше, тем лучше — не вышел из десятки — в рай попадаешь…

Мы это пытались осмыслить в дискуссии, подсчитывали у кого сколько могло бы быть, потом дискуссия и вовсе перешла в плоскость обсуждения биологической/божественной природы человеческой жизни, наличия/отсутствия здесь «снежного человека» и маньяков и, конечно же, несомненной пользы алкоголизма для философско-поэтического мышления. Помню, в припадке вдохновения я наглядно показывал суть «человеческого устройства» на расщеплённом стволе гнилого дерева — причём как-то поразительно удачно, так что слушатели зело дохли и аплодировали остроумию лектора.

Только за счёт проводника выбравшись из чертогов сих, мы прошли на Кольцо (тут рядом), осели на лавочке, а потом взяли ещё литр сэма (тоже неподалёку), и, уже заканчивая его, увидели Зельцера. Она позвала нас к неизменной своей мусорке на нескончаемую свою бражку. М. Гавин был ей официально представлен как «лучший поэт Тамбова» (выражение Репы из одного интервью — кстати, с поправкой: «О. Шепелёв — гений всего мира») — на что она сказала, что уже имела честь, но совсем не узнаёт — и немудрено — вместо своего обычного сельповатого, чуть ли не есенинского видона он был обряжен теперь подлинным футуристом: дорогие спортивные штаны, навороченные кроссовки, модная толстовка, короткая стрижка, золотая, хотя и тонкая, цепочка.

Мы пили ещё водочку, подошли менты и спросили кто старший, М. Гавин признался (правда, на вопрос, сколько именно ему лет, он всегда — мы уж с Сашей дважды слышали — отвечал несколько своеобразно: «Кажись, 27… Или 28, что ли?..») и нашёл с ними какой-то предельно конкретизированный общий язык. Вскоре они исчезли, Миша тоже отправился «пораньше домой» («Ага, домой — в бомжатничек прямой путь!» — шепнул мне Санич). А мы договорились с пьяным Гробом до того, что надо организовать некую акцию в поддержку Лимонова — причём завтра же.

5.

Через неделю в одной местной газетке появилась статейка за подписью некоего А. Львова, состряпанная, если честно, мною:

«9 сентября, в день суда над Эдуардом Лимоновым, известным писателем и лидером национал-большевистской партии, в Тамбове, на площади Ленина прошёл несанкционированный митинг. В нем приняли участие всего семь человек — студенты и аспиранты тамбовских вузов.

Как объяснили организаторы (хорошо известные в тамбовской молодёжно-неформальской среде рок-музыкант Александр Кулаев (Гроб) и литератор Алексей А. Шепелёв), такая малочисленность участников акции обусловлена спонтанностью проведения мероприятия: “Мы только вчера из новостей узнали, что процесс в Саратове начнётся 9-го. Вообще мы собирались ехать на аналогичный митинг в Москву, на Пушкинскую площадь, где в защиту Лимонова должны выступить нацболы и литераторы… Пришлось памятник поэту Пушкину заменить памятником вождю Ленину — но в контексте личности Лимонова это всё равно актуально. Мы не состоим ни в каких политических организациях, наша акция носит преимущественно художественный характер, её подтекст можно выразить словами из песни Егора Летова — “Убей в себе государство!”.

На глазах у подоспевших сотрудников правопорядка, а также журналистов телекомпании “Полис” участники митинга прикрепили к постаменту памятника Ленину плакат с надписью “Свободу Лимонову!” и красное знамя с изображением серпа и молота. Затем…»