Мазарини

Смерть настигла Ришелье в тот момент, когда у него после стольких лет напряженной работы забрезжила впереди надежда увидеть плоды своих усилий как во внутренней, так и во внешней политике. Фактически он продолжал править и из своей могилы. Ларошфуко, прибывший в Париж сразу же после кончины великого кардинала, застал двор в кипучем волнении и все еще во власти его влияния. «Его родственники и ставленники сохраняли все дарованные им преимущества, и король, который ненавидел кардинала, не осмеливался отступить от его предначертаний…»

Джулио Мазарини обуревала целая палитра чувств. В первую очередь он испытывал уважение и благодарность к его умершему последнему «падроне». Но не слишком сожалел о его кончине – он был уже давно готов к ней. И еще он испытывал невероятное чувство радости от достигнутого величия, прибавившегося к его солидному состоянию. Как замечал д'Артаньян, «его состояние было столь колоссально, что богатства многих государей никогда даже и не приближались к нему; также никогда не существовало человека, кто бы так кичился тем постом, куда был помещен. Однако достойно удивления, как он мог сопротивляться огромному числу врагов и завистников, каких он немедленно нажил своим высокомерным поведением; но еще более удивительно… как народ, всегда любивший свободу так, как наш, мог терпеть, оказавшись жертвой его скупости».

Да, с тех пор как Джулио начал наживать состояние во Франции, он стал казаться невероятно скупым. А ведь ему только стукнуло сорок. Он был еще довольно молод, красив и любим прекрасной и величественной женщиной, а главное – обладал огромной властью.

Мазарини был очень горд всем, чего он достиг. Но он был также весьма проницателен, за плечами у него была уже до краев наполненная событиями жизнь, в которой он прекрасно разбирался. Новоиспеченный министр понимал, что его положение сейчас шатко, как и его состояние – деньги ведь имеют привычку течь сквозь пальцы. «Если я стану богатым и значительным человеком здесь, во Франции, и даже более того, я буду очень ценить это», – говорил он в свое время Шавиньи. И еще Мазарини видел, какое тяжелое наследство оставил ему покойный кардинал.

Между тем здоровье короля ухудшалось. В воздухе носились слухи, что предвиделись широкие гонения на родственников и ставленников кардинала Ришелье независимо от того, кому достанется регентство. Людовик XIII выпустил на свободу целый ряд заключенных, которых в свое время Ришелье приказал арестовать как врагов государства. Среди них были прекрасный дипломат маршал де Бассомпьер и граф де Кармен. Они сидели в Бастилии уже десять лет и вряд ли бы увидели свет, если бы Ришелье не умер. Некоторые оппозиционеры осмеливались возвращаться из заграничной ссылки. А те, кто еще испытывал страх, как госпожа де Шеврез, только подбирались поближе к Франции. Герцогиня уже выехала из Англии и поселилась в Брюсселе.

Все дела в королевстве между кончинами Ришелье и короля вершились Мазарини, Шавиньи и Нуайе, с которыми Джулио обходился пока крайне осторожно, ибо они тоже являлись ставленниками умершего кардинала. К тому же Шавиньи был сыном сюринтенданта финансов при Людовике XIII Клода де Бутилье. Любые перемены могли быть чреваты для всех троих опасностями, вплоть до ссылки или физического уничтожения. И каждый из этих троих стремился обезопасить себя от них.

Нуайе, например, внушал королеве мысль склонить находившегося на смертном одре супруга с помощью его духовника к утверждению ее единоличной регентшей. Мазарини и Шавиньи, не исключавшие внезапного выздоровления короля, приняли меры иного рода. Они предложили Людовику XIII подписать декларацию, согласно которой при королеве учреждался Непременный совет в целях ограничения ее власти регентши и недопущения к государственным делам подозрительных лиц. Какая осторожность! Король, тоже надеясь на свое выздоровление, не хотел давать на это согласия. Он по-прежнему считал свою жену шпионкой и подозревал ее в связях с герцогиней де Шеврез, а через последнюю – с испанцами. Но на сей раз Людовик ошибался.

Надо заметить, что предложение Мазарини и Шавиньи шло вразрез с интересами королевы и было выдвинуто без ее ведома. Анна, узнав об этом, могла страшно разозлиться. Но у Джулио и государственного секретаря были различные позиции.