Мазарини

Фейе цитирует письма (на них неоднократно ссылались) аббатиссы из монастыря Пор-Рояль, матери Анжелики Арно, описывавшей невзгоды в Иль-де-Франс: «Никто больше не пашет поля, нет лошадей, все украдено. […] Мы не сможем посылать вам хлеб, у нас его не будет. […] Крестьяне доведены до того, что спят в лесу, и счастливы, что можно там спрятаться и избежать печальной участи быть убитым (солдатами). Если бы у них еще было хлеба вдоволь (январь 1649 года)!» В ее же письмах находим фразу из Священного Писания: «Великие и сильные и наказаны будут сильно», потому что они отвечают за все… А сильные только и делали, что воевали, как было принято в те времена, — с пытками, грабежами, насилием и поджогами. Мы совершали вещи и похуже, но речь сейчас не об этом.

Злоупотребления, почти всегда приписываемые армиям, с самой трогательной чувствительностью разоблачаются замечательными милосердными дамами, связанными одновременно с янсенизмом и с Обществом Святых Даров. В период с 1650 по 1655 год в коротких брошюрках описываются невзгоды северных и восточных провинций, Пикардии и главным образом Шампани, долины Луары. Авторы побуждали людей жертвовать на благотворительные нужды, организуя «народные супы», чьи рецепты раздавались тысячами. Фейе выбирает из свидетельств эпохи сотни печальных примеров, живописующих невзгоды тех времен.

Вероятно, здравомыслящие умы, никогда не считавшие XVII век блестящим, скажут, что все подобные печальные описания имели одну цель — пробудить к жизни сильный благотворительный дух. Фейе был первопроходцем демографических исследований. Он приводит результаты подсчета, произведенного по приходским книгам записей, в том числе для Вердена-сюр-ле-Ду и Лимура. В первом городе каждый год хоронили от 60 до 80 человек; в 1650 году умерло 120 человек, в 1652 — 234. В Лимуре (департамент Эссонн), где обычно смерть не уносила больше 20 человек в год, в 1650 году она унесла 43 человека, а в 1652 — 101. Автор отмечает, что одновременно число крестин уменьшились примерно наполовину: так, в Вердене в 1652 году их число снизилось с обычных 80 до 37, а зарегистрированных смертей, как упоминалось выше, было в этот год 234. Фейе открыл то, что много лет спустя назовут «демографическим кризисом старого типа». Но почему мы говорим о 1650 и 1652 годах? Были ли солдаты главными виновниками смертей, даже если принять во внимание, что они были разносчиками эпидемий и забирали у жителей урожай, уводили скот, ломали орудия труда и уничтожали деревья? В Лимуре, вероятно, да; в Вердене все было не столь однозначно.

Через 60 лет после Фейе один талантливый бургундец, поэт, романист и историк (счастливое сочетание!) пошел гораздо дальше. Он изучил население Дижона и окрестностей и написал изящную и короткую диссертацию, переизданную в 1955 году: «Население города Дижона и его окрестностей в XVII веке». Этот талантливый бургундец Гастон Рупнель проанализировал с экономической и социальной точки зрения периоды длительного упадка и медленного восстановления и подчеркнул равную с военными опустошениями и эпидемиями роль голода и прибыли, извлекавшейся из нищеты крестьян хитрыми и жадными парламентариями, чиновниками и буржуа Дижона.

Взяв за отправную точку «голод», спровоцированный дороговизной основного продукта — зерна, главного в рационе бедняков, исследователь с большой точностью вычисляет апогеи бедственных лет: 1648—1652 годы, где худший год — 1652 (позже это будут 1661—1662 годы), изучает, как цены влияли на жизнь людей (эта проблема занимала историков в 50-е годы нашего столетия, но позже была забыта). Второй, возможно, еще более весомой, заслугой ученого была попытка разобраться в механизме обогащения крупной буржуазии, использовавший старый как мир способ, о чем некоторые историки стыдливо умалчивают. Все очень просто: в долг главам семей или деревенской общине давалось зерно, лес, деньги, с тем чтобы они не лишились места под солнцем. Трудности никуда не исчезали, проценты (с ними приходилось мириться, хоть они и начислялись не по закону, но эффективно: 5% годовых для благоразумных) росли из года в год, и должник не мог вернуть долг. Кредитор, действовавший по принципу ипотеки, покрывал свои расходы, задешево присваивая добро должника, который порой становился фермером на собственной земле. Так перешли к дижонским парламентариям высокого ранга (среди них было и семейство Боссюэ) прекрасные леса общины, земли в долине, виноградники на склонах и пахотные земли, где сеяли пшеницу. И это в середине века? Экспроприация — осмелился определить Рупнель, и он едва ли преувеличивал.