Мажарин

Маринка свою рутину обожала. С понедельника по пятницу перебирала бумажки в промышленно-торговой фирме. Одни и те же люди вокруг, скучная работа, однообразные выходные. Ничего нового — значит ничего опасного. Раньше…

Теперь долгожданный отпуск. Свобода с душой в ловушке. Мажарин. Тот человек, которого любила всем сердцем, пропускал через все круги ада.

Не потому, что садист и извращенец, как Харин. Нет. Мажарин возвращал к тем моментам прошлой жизни, которые она давно похоронила. Смогла.

Не о Вене думала — его издевательствах и своих страданиях.

Не о себе все семь лет плакала.

Харин, страшный ублюдок, понял тогда, что она стала равнодушна к его истязаниям (насколько вообще можно стать к этому равнодушной). Не заплачет, не будет умолять о пощаде, всё позволит ему, и ее даже не затошнит. Поэтому он искалечил Мажарина, тем самым продлив ее муки до бесконечности. На следующие семь лет хватило и еще на столько же хватит.

До конца жизни хватит.

Этот урод ведь мог запросто убить Серёжу, но не убил. Не нужна ему эта смерть. Не его он наказывал — он ее наказывал. Потому что она его игрушка. Игрушка нарушила правила, и ее наказали. А Мажарина в живых оставили — на всю жизнь ей напоминание, что она одна во всем виновата.

Не за себя семь лет плакала. За Серёжу. Он ее спас — вытянул тогда из беспросветной глуши, из гнилой трясины, а она его — погубила.

Часто думала, как они могли избежать этой трагедии, но так ничего и не надумала. Расскажи она про Харина, разве Мажарин остался бы в стороне?

Очень сомнительно.

Из сети путаных мыслей ее вырвал дверной звонок, который в голове прозвучал не мелодичной трелью, а барабанной дробью. Марина вскочила с дивана и сделала несколько коротких ненужных пробежек, разрываясь между ванной и платяным шкафом: умыться или переодеться.

Не сделав ни первого, ни второго, она ринулась в прихожую и встретила Мажарина в чем была. Но тут же шарахнулась от него, будто чего-то испугавшись.

— Чего вырядился, как на праздник?

Он оглядел себя и слегка пожал плечами.

На нем светлые джинсы и белая льняная рубашка с черными пуговицами. Ничего праздничного в этом не видел. Рубашку выбрал без умысла, второпях схватив с вешалки первую, которая попалась под руку.

— Серёжа, с тобой всё в порядке? — попятилась от него в гостиную.

Мажарин странно смотрел на нее, всё еще не сказав ни слова и даже не поздоровавшись.

Что-то изменилось в нем. Не могла понять что.

— Нет, — ответил глухо, когда она уже забыла, о чем спрашивала.

— Что нет?

— Не в порядке, — смотрел и не узнавал ее.

Или наоборот — узнавал? Наконец узнал и увидел в ней свою Маринку. Ту, от которой семь лет назад с ума сошел.

— Мажарин, ты пьян? Ты пьяный за рулем?

— Нет. Я трезвее, чем стекло. Уже.

— Ты пил?

— Было дело, — пошел за ней, завороженно и одержимо всматриваясь в лицо.

И больше ни слова. Кружили по гостиной, присматриваясь и принюхиваясь, словно до этого не виделись и вот только встретились. Он шел за ней, она почему-то отступала, пятясь и не останавливаясь. Наконец присела на диван и тут же вскочила. Сергей притянул ее к себе, резко схватив за руки.

Маринку пронзил болезненный жар — в голове помутнело. От Серёжи сегодня пахло тем парфюмом, что стоял у нее в ванной, но на его горячей коже он звучал совершенно иначе. Не кричал, а окутывал и обволакивал. Глубокий, свежий.

Холодный и мощный, как горная река. Еще эта белая рубашка…

Мажарин прижал ее к себе, крепко обхватив руками за плечи. Марина заупрямилась, пытаясь его оттолкнуть.

— Я знаю, что надо сделать, и тогда всё кончится, — быстро зашептала, закрыв ему рот ладонью. То ли молчать заставляла, то ли не давала себя целовать. — Тебе сразу станет легче… потому что всё кончится. Отпусти.

Ослабив свою хватку, одернул от лица ее руку.

Какие-то доли секунды.

Ее дикий рывок — звон разбитой напольной вазы, которую Маринка сбила, выбегая из гостиной.

Его мысль в голове ослепляющей вспышкой и рев:

— Марина!

Он уже на пороге кухни. Маринка с ножом в руке.

— Стой. Не делай этого, — заговорил холодно, а внутри горело. Будто несколько километров пробежал или вдохнул раскаленный воздух.

Она замерла, но нож от запястья не отняла.

— Я вчера тоже думал: нах*й всё послать или повеситься, — не смотрел на ее руку, боясь потерять взгляд. Точно видел, что сделает это — резанет до самой кости. Потому что глаза… глаза у нее отрешенные, как остывшие. Уставшие. От жизни.

После этих слов она чуть нахмурилась, насторожившись, и Сергей незаметно вздохнул, почти без воздуха, одной грудной клеткой.

— Выбрал первое.

Ее ответом был тоже вздох. Только громкий. Со стоном.

— Теперь ты меня бросить решила? Как тогда? — внешне немного удивился, для нее, но внутри не удивился ничуть.

— Я тебя тогда не бросала.

— Раз тогда не бросала, куда теперь собралась? Меня с собой забирай. Что мне тут без тебя делать? Я без тебя не смогу.

— А как ты без меня до этого жил? Целых семь лет?

— Х*ево. Хорошо бы жил — не пришел, — с каменной уверенностью признался он.