Мажарин

— Я обожаю твои пошлости. Только Стэльмах могла купить свадебное платье для свадебной ролевухи.

— Я не Стэльмах, я Мажарина, — возмущенно блеснула глазами.

— Нет, это могла придумать только Стэльмах. Моя Мажарина хорошая девочка. Это Стэльмах пила, курила и любила шляться по ночам… это она задирала юбки и танцевала на столе… но я безумно ее люблю. Я безумно люблю тебя… — Гладил руками ее голую спину. Скользил губами по щеке.

По шее.

— Я тоже люблю тебя, Мажарин, ты моя жизнь. Я люблю тебя и люблю жизнь. Ты заставил меня ее полюбить. Еще семь лет назад, — тихо проговорила она, сделав перед этими словами значительную паузу. Всегда так делала. И тогда слова любви, сказанные, наверное, уже в миллионный раз, снова приобретали ту важную значимость — до разрыва сердца. До того самого ощущения тесноты в груди, когда не дышится, не говорится, не думается — только чувствуется…

Марина любила его. Своего мужа. За выносливость и силу, за неистребимый юмор, за душевность и духовность. За жажду жизни, которой он навсегда и неизлечимо заразил ее еще семь лет назад. Она семь лет назад влюбилась в жизнь, с Мажариным узнав, что такое настоящее счастье.

Чуть отстранившись, Сергей развернул любимую к себе спиной и прошелся взглядом по низкому вырезу. До сих пор не мог спокойно смотреть на ее спину. Марина что-то говорила… Что шрамы удалит, насколько это возможно, что уже узнавала, что хочет дождаться зимы… Но дело же не в эстетике. Даже если она действительно все удалит, ее шрамы все равно будут всю жизнь у него перед глазами. Но он привыкнет. Забудет.

Проглотит. Сотрет все из памяти. Поцелует и оближет каждый рубец на ее нежной коже и снова все забудет. До следующего раза. До следующей голой спины…

Он расстегнул тонкую молнию, и платье упало к ее ногам. Он целовал свою жену, с благоговением снимая с нее остатки белья…

Головокружительный вздох за мгновение до поцелуя. Нежного, отчаянного настоящего, наполненного любовью. Любовью, которая рождена и вскормлена живой болью в сердце. Ее рука на щеке. Его пальцы, скользящие по округлости груди. Щемящая нагота души в обнаженных движениях тела. Жадные горячие губы. Дрожащие плечи. Яростное сердцебиение. Невыносимое, почти болезненное наслаждение от каждого его движение внутри. Ускоряющийся темп, выбивающий дыхание из легких.

Он долго любил ее, глядя, как от наслаждения меняются ее глаза. Глаза, в которых уже ничего не осталось от прежней пустоты…

Мариша стала для него всем, всем для него и осталась. Семь лет назад верил и чувствовал, что она принадлежит только ему.

И сейчас она только Его.

Она Его — каждой клеточкой своего тела.

Вся Его — и душой, и мыслями.

Глава 25

На следующую годовщину Марина не смогла надеть платье, хотя обещала.

Располнела. Мажарин был счастлив. Без конца целовал ее округлившийся живот и исполнял все прихоти. Ночью бегал за персиками, днем за мороженым с фисташками. Ни в одном блюде теперь не было репчатого лука, потому что она не переносила его запах.

— Ты со мной на роды не пойдешь.

Марина снова начала разговор, который имел место быть уже не единожды, но к общему мнению они с мужем так и не пришли. Да, кроме того, что будущая мама стала трогательно округлившаяся, особенно красивая, мечтательная и ранимая, она еще стала жутко упрямая. Но Мажарин относился ко всему с философским спокойствием. Марина носит ребенка — Марина сама как ребенок. А что нужно детям? Вкусняшки, много внимания, поцелуи и ласковые слова.

— Пойду, — возразил Сергей, усаживаясь рядом с ней на диванчик. Тот самый — синий, с кучей маленьких подушек. Запустив руку под футболку, он прижал ладонь к животу, и сынок тут же ответил ему ощутимым толчком. — Вот и сына за меня.

— Нет, Серёж, я серьезно.

— Я тоже. Мы уже все решили, — напомнил он, что совместные роды — ее идея, и Марина сама это предложила.

— Нет, я передумала.

— Почему?

— Потому…

— Почему? — еще раз спросил довольно бесстрастно, будто ее ответ особо его и не интересовал. Он трогал ее живот, чувствовал внутри шевеления своего ребенка и горел тихим восторгом. Ну не чудо ли?

Марина захлопнула книжку и чуть раздраженно бросила ее на столик. На тот самый — маленький кофейный, стоящий около пальмы.

— Там нет ничего красивого. Мне сначала тоже казалось, что ты должен быть со мной, но теперь я так не считаю. А вдруг… вдруг ты после этого будешь испытывать ко мне отвращение?

— Чего-о-о? — с усмешкой протянул Сергей, и взглянул ей в лицо. Оно хранило задумчивое напряженное выражение, и Мажарин смягчился: — Что ты там себе надумала? Рассказывай.

— Так бывает… — нерешительно сказала. — В некоторых парах после совместных родов начинаются проблемы в сексе.

— Именно после совместных родов?

— Да.

— А может, там не после совместных родов проблемы? Может, там просто у мужиков с головой проблемы? Или не с головой…

— Просто столько всего пишут и говорят…

— И ты, конечно, начиталась и наслушалась…

— Конечно!

— Тебе заняться больше нечем? Сама говорила, ребенка вместе делали, вместе и на роды пойдем.

— Я тогда не знала, о чем говорила. Воспринимай это как шутку.