Мажарин

— Всесильная ты мразь, Веня! Такая всесильная, что с двадцатилетней девкой справиться не можешь!

— Замолчи, Марина, до смерти забьет же! Замолчи! — пытался вмешаться побледневший братец.

А она, как не слышала. Вошла в раж:

— Не по зубам я тебе, мальчик, да? Не по зубам! Говно ты, Веня!

— Замолчи! Иди к себе! — Егор вдруг сорвался с места, бросился к ней. Схватил за плечи, чтобы поднять с пола.

— Не тронь! — заорал на него Харин.

Брат замер. Не убрал руки. Вдавил пальцы в кожу, крепче впившись в Маринку.

Она улыбнулась, четко ощущая, как дрожат у него руки и сам он весь, кажется, дрожит. И что-то плескалось в его зрачках. Совсем незнакомое, но такое приятное.

— Думаешь, только деньги спину выпрямляют? — тихо сказала, глядя ему в глаза.

— Ни-хуя. Мажарин по жизни прямо ходит, его таким мама родила, а тебе уже ничего не поможет. Ты всю жизнь будешь на полусогнутых. Всю жизнь будешь таким, как этот, ботинки вылизывать, — не отрывая взгляда от лица брата, кивнула на Харина. — Говоришь, до смерти забьет?

Так я тебя с собой заберу. Туда, — коротко глянула вверх. — И его. Вас обоих. Сдохните вы оба. Я вас в покое не оставлю, с того света достану. Не жить вам, ублюдки. Чувствуешь, что ты следующий? Главное, уйти вовремя. Суметь остановиться. А ты не смог. Поэтому ты — следующий.

— Отойди от нее! — орал Харин ему в спину.

Егор болезненно скривился, но все никак не отходил, вцепившись в ее плечи.

— Уйди от меня. Мне уже все равно. Поздно твоя братская любовь проснулась. Уйди.

Он отошел, и Марина снова посмотрела на Харина:

— У тебя без ринговки и член не встанет! Давай, Веня, кайфани, может, кончишь!

— Облизнув губы, почувствовала солоноватый вкус крови. Даже не заметила, когда из носа снова потекло. Не почувствовала.

Сняв водолазку, вытерла ею лицо. Егор отвернулся, и Харин с оглушающей силой хлестнул по спине первый раз.

Взмокнув от адской боли, которая затопила все тело, отдаваясь даже в кончиках пальцев, Марина выдохнула:

— Какой ты слабенький, Веня… когда он трахал меня, я и то громче орала…

Намеренно так сказала. Специально. Не представляла, как вынесет в сознании эту порку.

Невозможно больно. До сумасшествия. Она, если и выживет после этого, все равно умом тронется.

Пусть ударит так, чтоб сознание потерялось.

А лучше пусть стеганет так, чтобы сдохнуть сразу!

Радуйтесь, твари… А я буду молиться, чтобы вас за это наказали! За все, что вы со мной сделали! Чтобы вы сдохли, как бешеные собаки! Оба!

Сдохли!

Прежде чем просить для этих нелюдей смерти, она поблагодарила Бога за Мажарина. За то, что он у нее был. Что в ее гнусной, грязной запачканной этими тварями жизни, возник этот человек. Появился неожиданно и подарил ей десять дней безоблачного счастья. Настоящего, простого, человеческого. Любовь он ей подарил. А думала, что после Вени никогда и ни к кому не сможет такого почувствовать. Но она была.

Любовь. Случилась. Дурацкая, сумасшедшая, горячая. Вспыхнувшая от одной искры, от одного случайного прикосновения. Безумная, безумная любовь. Правда не успела в ней признаться, сказать Сереже, как много он для нее значит.

Что он все для нее значит.

Хотела. Не успела…

А Харин продолжал бездушно хлестать. Тело стало мокрым от больной испарины.

Запах собственного пота, смешанного с запахом крови, густой тошнотворной взвесью застыл в воздухе. Этот непереносимый удушающий запах заполнил и забил всю ее до отказа. Желудок, легкие, глотку, нос, рот…

Кожа на спине расходилась от ударов легко. Как выгоревшая на солнце ткань. И на прикрытых веках ничего, кроме этих десяти дней…

Мариша, завтрак… Мариша, прогулка… попали под дождь… его улыбка… обнимает… прижимается к губам… запах секса… его крепкие горячие руки… жаркая постель… пьяный, ненасытный… прохладное утро… недовольный усталый… отголоски музыки из его наушников… сосредоточенный и напряженный… смеется… запутались в одеяле… горелые блины…

Воспоминания, навсегда отпечатывались в сознании и на теле свинцовыми вмятинами.

Каждая минута, каждая секунда…

Прости, Сереженька, прости… Я так виновата… Это я во всем виновата…

Прости… Я так люблю тебя, прости…

***

— Сам, значит, пришел, — вместо приветствия сказал братец Марины, не удивляясь. Будто знал его и ждал.

У Мажарина, впрочем, было такое же чувство: будто знаком с этим ублюдком. В том, что этот лысый мажор ублюдок последний, и не сомневался. У него это на роже написано.

— А ты что меня искать собирался? — резко спросил.

— Не я, — кривовато улыбнулся Егор.

— Где Марина?

— Ее здесь нет.

— Где она?

— Ушла.

— Пиздишь ты мне, по-моему. Где она? Я отсюда не уйду, пока ты мне ее не отдашь, — само собой получилось сказать именно «не отдашь».

Хотя разве она вещь, чтобы ее «отдавать» или «не отдавать»?