Мажор

А имеем мы вот что: отец мой — человек очень и очень небедный. Был. Жили мы сравнительно скромно, но исключительно потому, что ему так было комфортно, не любил он выпячивать свой достаток. Только я, когда узнал примерный размер его состояния, почти неделю ходил пришибленный: одних авторских отчислений он получал несколько миллионов в год, это не говоря о новых заказах. За последний — летающий доспех — в авансовом чеке стояла шестерка с шестью же нолями. Очень миленькое число, сам видел. Мой байк, кстати, если обнародовать имя его создателя, — а от заводской начинки там только название осталось, — можно было бы продать тысяч за сто. Жаль, что нереально, деньги бы мне сейчас пригодились.

И еще папа, с его слов, был круглым сиротой, то есть никаких родственников по его линии, которые могли бы заявить права на опекунство, у меня нет. Получается, что права на меня собирается предъявлять родня со стороны матери. Однако всё, что я о них знаю — это девичья фамилия мамы — Солнцева, да еще про княжеский род отец тогда обмолвился. Ну и, разумеется, то, что мать они когда-то вышвырнули, как ненужную вещь. Бедные, но гордые! Но бедные! Не в этом ли дело?

Если так, то шиш им! Добраться до денег теперь можно только при моем личном участии — условий завещания, как и мер предосторожности никто от меня не скрывал. Отцовскую последнюю волю даже императорская не перебьет. Значит всё, что мне нужно, это спрятаться где-то на два года. Что еще?

У меня нет ни документов, ни денег, ни одежды. Хотя, нычки я в четырнадцать делал основательные, должны были сохраниться, а пара сотен, думаю, там наберется на первое время. Шмотки, конечно, уже малы… Машка! Я все еще не забрал свой заказ! Вышила — не вышила, побоку!

— Отец! Николай! Простите меня! — шептал я непослушным языком, не замечая, как слова переплетаются магией, превращаясь в слово, — Я вернусь, обязательно вернусь! И отомщу! Те, кто сегодня выжили, будут завидовать мертвым! Только дайте мне время! Я вернусь!

Умница-дуб укрыл до самой дыры в чужом заборе, которую машинально приметил еще весной — некоторые привычки долго не изживаются. И, когда выбрался из-под ветвей, прячась от света пожара и отблесков подоспевших машин аварийных служб, когда последний раз оглянулся на место, где осталось похоронено мое детство, горько усмехнулся:

— Это будет мой лучший побег!

Глава 4

Ответственно заявляю: магия — бездушная и тупая сука! И чем ее больше, тем она тупее!

Мой дар опять подрос скачком, хотя нового числа я не знал: для уточнения по самому распространенному методу требовалось сотворить одну очень простую иллюзию и выяснить ее высоту. Причем для грубого замера хватило бы и обычного портняжного метра, но у меня не было даже его. Да и не стоял сейчас вопрос остро: ну, будет у меня сорок пять — сорок семь единиц, а не двадцать три как раньше, и что? Пока что подросший резерв причинял исключительно сложности: увеличившийся дар еще больше давил на исполнение слова.

И тут мы снова возвращаемся к тому, с чего начали: магия — сука!

Бессердечной силе было похер, что дома у меня теперь нет, похер, что нет отца, и некому теперь дать разрешение не ночевать дома, — она очень настойчиво и жестко требовала выполнения когда-то взятых обязательств!

Собственно, это и являлось причиной того, что по прошествии трех суток я все еще находился в границах округа, а не увеличивал расстояние между собой и родным городком. Особенно проблемно стало на третий день: стоило только отвлечься, как накрывало сумеречным состоянием, в котором я непроизвольно разворачивал байк в обратном направлении и на всех парах начинал гнать в сторону разрушенного дома. И как раз в этих метаниях туда-сюда виноват подросший резерв — раньше меня так домой не тянуло. Я, конечно, и экспериментов таких над собой не ставил до сего дня, но почему-то думаю, что с пятнашкой, что я имел всего два месяца назад, было бы легче.

А ведь так хорошо все начиналось!

Машку удачно заловил на традиционной поездке за молоком. К стрельбе и взрывам народ в их застройке был привычным — неподалеку за холмами располагался полигон, так что переполох, случившийся всего в паре километров, не нарушил сонного спокойствия местных жителей.

— Привет, — выступил я из темноты.

— Здравствуйте, Петр Петрович! — недавнее требование обращаться по имени-отчеству окончательно разонравилось.

— Достаточно просто Петра, если без всяких Петь и Петруш. И на ты.

— Я уже поняла, мне несложно. Ты за одеждой?

«Нет, епта, на тебя полюбоваться хотел!»

— За ней. Готово?

— Уже две недели, я просто не знала, как дать знать, вдруг это секрет?

— Спасибо, это действительно был секрет. Сюрприз.

— Был?

«Ёпта, ну, надо же, умная какая! Вон как быстро вычленила главное слово!»

— Теперь уже неважно. Потом подробности узнаешь. Так я могу забрать?

— Сейчас-сейчас! — засуетилась девчонка и скрылась в доме. — Петр! — вернулась она с объемным свертком, — А можно я брату такое же вышью? Пусть не всё, но хотя бы часть? Пожалуйста…