Меандр: Мемуарная проза

Одно время Герасимов был без ума влюблен в Лизу Берг. Это была типичная герасимовская влюбленность, всепоглощающая страсть, доходящая до суицидальных состояний. Объектом страсти, как мы все знали, всегда бывала девушка интеллигентная, остроумная, немножко ломака, как правило, существо субтильное, с милыми, но мелковатыми чертами, с двусложным именем. Согласные могли варьироваться, но гласные всегда были "и" и "а": Кира, Инна, Лиза. Так же как правило, эти декадентские создания эксплуатировали Володю, как только могли. Одной, например, еще в конце 50-х годов позарез нужно было новое пальтишко ("черевички, какие сама царица носит"). Отчаявшись заработать такие огромные деньги и за неимением черта, которому можно было бы заложить душу, Володя попытался совершить преступление, извиняемое только его ненормальным в тот момент душевным состоянием да еще нелепостью преступного акта: пришел в гости к знакомому библиофилу, попросил посмотреть главное сокровище коллекции — "Большую книгу маркизы" и, когда польщенный владелец декадентского шедевра вышел заварить чайку, Володя сунул фолиант под рубашку и ушел. Дело закончилось вскрыванием вен, глотанием тридцати таблеток люминала. Его откачали, и, когда я пришел к нему, откачанному, в больницу, он, хотя и ослабший и с белой накипью на губах, был, по сути дела, исцелен — о любви и о самоубийстве рассказывал весело.

Годы спустя я пристроил его в "Костер". Там была крошечная ставка или полставки вроде как экспедитора. Сначала на эту должность наняли по протекции семнадцатилетнюю девушку, кстати вполне в герасимовском вкусе. Весь свой незаурядный комплекс Электры это существо перенесло с мамы на сотрудников "Костра" коллективно. Сидеть-то она отсиживала положенные часы за столом в приемной, но не то чтобы попросить письмо на почту отнести, мы и проходить мимо нее боялись, с такой ярой ненавистью глядела она на нас сквозь клубы сигаретного дыма. Даже Юркан ее боялся и как-то обиняком устроил, что она из "Костра" ушла. Эта Лена Шварц потом стала писать талантливые стихи. За освободившийся столик мы и усадили Герасимова. Он тоже дымил вовсю, но смотрел на окружающих, напротив, крайне приветливо. На почту ходить не отказывался. Правда, не всегда возвращался. Всех развлекал остроумной беседой. Всем давал толковые энциклопедические консультации и дарил литературные идеи. Подоспела новая миниатюрная и жестокая красавица. Володю в глубоком запое и с петлей из посылочного шпагата на шее прямо из "Костра" увезли на Пряжку. В ящиках стола у него Юркан нашел неотправленные письма авторам и читателям за два месяца. Марок для этих писем в столе не было. Денег, выдававшихся на марки, тоже. Тем не менее "из профсоюзных средств" было куплено кило апельсинов, и я пошел навещать Володю в сумасшедший дом.

Я никогда не бывал до того в скорбных домах. Мне было немножко не по себе, когда меня проводили через отсеки, отпирая и вновь запирая за мной лишенные ручек двери. По мере того как мы приближались к среднебуйному отделению, где содержался мой друг, нарастал шум, напоминающий шум прибоя. Наконец последняя дверь отворилась, из нее, уже не приглушенный, вырвался коллективный говор душевнобольных и кисловатый запах больничного отделения. В дверях стоял с любезной улыбкой Володя, прямо над головой у него на стене коридора висел большой старательно начертанный транспарант: ЛЕНИН С НАМИ!

На рукаве серого халата у Володи была кумачовая повязка, отчего у меня мелькнула мысль, что, может, он и вправду свихнулся. Оказалось, что, наоборот, как наиболее здравомыслящий, он назначен дежурным по отделению. Володя, приглушая голос, показывал мне среднебуйное отделение: парня с серым лицом, которого спокойная мать кормила из миски кашей — сунет ему ложку в рот, он выплюнет, сунет опять, он опять выплюнет; обмякшее существо в форме человека на койке, смиренное лошадиной дозой транквилизатора; почтенного вида гражданина в очках, которого изловили и привезли сюда, когда он отправился гулять по проспекту Майорова в чем мать родила (гражданин в очках был на отделении вторым по здравомыслию после Володи; он сидел за столом и клеил следующий номер стенгазеты под поразившим меня транспарантом; "Анна Сергеевна, можно ножницы?" — спросил он у сестры-надзирательницы, и та без колебаний доверила ему острый инструмент). Вел Володя эту экскурсию толково, весело и очень занимательно, как водил он меня по Эрмитажу или по Павловскому парку. О приведших его сюда обстоятельствах рассказывал легко и иронично. Был исцелен.