Меч Эроса

Эти глаза, чудилось, обладают особой властью, их взгляд оцепенял и волновал одновременно. Никарете стало не по себе, такое желание вдруг овладело ею. И это после того, что она только приняла четырех мужчин!

– Почему ты не показал мне этого раба? – спросила она Зенона. – Кто он, финикиец?

– Сириец, – покачал тот головой. – Красивый юнец, но тебе бы он не понравился, госпожа.

– А что, – усмехнулась Никарета, – он лжив, как финикиец, а заодно бестолков, как тринакриец, и свиреп, как скиф?

– Куда хуже! Смотри!

Зенон сдернул тряпку с бедер раба, и Никарета даже отпрянула: гениталии у того были выжжены…

Ей вмиг вспомнилась одна из комедий Аристофана, где герой при виде избитого раба восклицает: «Несчастный бедняк, что с твоей кожей?! Не напала ли на твою поясницу и не изборонила ли тебе спину целая армия дикобразов?»

А что написал бы Аристофан при виде этого кошмарного зрелища?!

– Кто это сделал с тобой?! – воскликнула Никарета в ужасе.

В черных глазах раба сверкнула молния, и он выкрикнул с вызовом:

– Я сам принес себя в жертву своему богу!

Вожделение Никареты растаяло мгновенно, так тает лед, привезенный с вершин Акрокоринфа, [58] на рыночных прилавках, залитых солнцем. Теперь она чувствовала к этому человеку только отвращение, ибо знала: такому страшному истязанию подвергают себя лишь самые убежденные поборники однополой любви, те, кто приносит свою мужественность в жертву страшным заморским божествам. Она кое-что слышала о Молохе и Ваале – и сейчас брезгливо передернулась.

– Я не купила бы тебя, даже если мне нужен был евнух для того, чтобы ведать наказаниями в школе гетер! – с отвращением бросила она.

– Тем более, что этот раб уже куплен, – раздался позади голос, и Никарета, обернувшись, увидела очень высокого и красивого мужчину с темно-русыми волосами и ясными серыми глазами, одетого в гиматий цвета охры с черным узором по подолу.

Лицо мужчины было из тех, что привело бы отчаяние скульптора замкнутостью выражения, словно он хотел во что бы то ни стало хотел сохранить себя в тайне от мира, однако Никарета, которая была очень чувствительна к сочетаниям цветов, чуть не скрипнула зубами при виде его одежды.

Цвет охры – и серые глаза! И темно-русые волосы! Что за нелепость! Этому человеку следует носить серое, синее, зеленое, черное или белое, но только не красное или коричневое! И у него есть деньги, достаточно денег, чтобы заказывать одеяния из самых дорогих и наилучших тканей. Да и вкус есть! Вот только его характер…

– Привет тебе, верховная жрица! – проговорил с поклоном этот человек. – Ты все так же красива, как в те времена, когда тебя звали просто Кимоун и ты сводила с ума всех афинян. Вижу, ты и теперь шагу не можешь ступить без того, чтобы какой-нибудь мужчина не обезумел от вожделения!

И он чуть заметно потянул ноздрями, показывая, что чует исходящей от Никареты запах четырежды излитого в нее мужского семени. И оба они вмиг вспомнили тот день много лет назад, когда некий неопытный, юный эфеб пришел к знаменитой и изощренной афинской гетере, чтобы получить у нее первый урок любви.

– Хорес! – улыбнулась Никарета в ответ на его улыбку. – Бесконечно рада тебя видеть! Значит, ты вернулся в Коринф… Но зачем ты купил этого опоганивший себя раба? Ведь ты счастливо женат, сколь я помню?

– Да, я женат, – ответил мужчина, и Никарета вмиг уловила холодок в его голосе. – Благодаря тебе.

И он отвесил легкий поклон.

– Конечно, ведь это моя старинная знакомая, афинская сваха Родоклея, нашла тебе два года назад твою Алепо! – гордо сказала Никарета и тотчас спросила с беспокойством: – Надеюсь, супруга здорова?

– Разумеется, она здорова, – пожал плечами Хорес. – А что с ней могло произойти? Или ты задаешь такой вопрос, потому что я купил этого раба? О нет, благодаря моему сводному брату я чувствую отвращение ко всем красавчикам мужского пола!

– Ты и сам красавчик, Хорес, – усмехнулась Никарета. – Очень жаль, если ты до сих пор этого не понял. Тебе недостает уверенности в себе. Ты не тень своего брата – ты и сам источаешь свет.

– О мудрая Никарета… – ласково проговорил Хорес. – Спасибо тебе. Надеюсь, всех своих воспитанниц ты наделяешь такой же мудростью. А что касается этого раба, я купил его потому, что мне нужен граматеас, [59] хорошо знающий сирийский язык. Один путешественник привез мне великолепные труды о сирийских богах. Глиняных табличек очень много, мне пришлось отвести для них отдельную комнату в доме. Я намерен поселить там этого раба, чтобы он мог спокойно все перевести и переписать.

Никарета взглянула на несчастного оскопленного и подумал, что ему повезло с новым хозяином. В Афинах и Коринфе к рабам относились куда более человечно, чем в любых других городах Аттики. Афинских рабов даже считали слишком дерзкими, очень уж много всего им дозволялось. Например, разрешалось иметь собственность, брак раба признавался законным а в Дионисьевы дни господа и рабы менялись местами и обязанностями.