Меч и его палач

– Чисто как в колыбель ляжешь, – отвечаю я, скрывая свои слова за таким же точно наклоном головы, как у нее.

Мы выпрямляемся. На краткое мгновение наши глаза встречают друг друга: мои – пустые, как жаждущий сосуд, ее – как две переполненные тьмою бездны. И я понимаю: если вот прямо теперь я поведу себя недолжно, рухнет целый мир. Ее мир.

Несколько шагов сэниа делает лицом ко мне и лишь перед самой плахой оборачивается и бросает на нее взгляд. Снимает мантию, передает одному из юнцов, который бережно сворачивает ее и укладывает в припасенный короб. Под плащом синее платье такого же простого покроя, как и все Гитины. Другой юнец помогает ей стать на колени, она не торопясь ослабляет завязки, пока ворот не сползет ниже плеч. Расстёгивает цепочку своего амулета, который отправляется вслед за плащом. Чуть помедлив, протягивает руку – в нее вкладывают темную повязку, которая тотчас ложится поперек лица. С силой упирается ладонями в доски. Кладет голову, ее косы приподнимают к макушке и плотно закручивают вокруг толстого кольца. Парни уходят навстречу мне.

Всё.

Я иду по чуть упругому полу, чётко впечатывая в него каблуки и одновременно занося Торригаль обеими руками. Останавливаюсь. Говорю скорее себе, чем ей:

– Не торопясь считай до десяти. К этому времени всё кончится.

Мой меч с готовностью рвется вниз, я ощущаю под его остротой лишь почти незаметный толчок. Яркая жидкость двойным фонтаном брызжет на мое траурное одеяние, тело мягко склоняется набок, кулачки сжимаются в каком-то непонятном жесте. Я отступаю, вытираю лезвие комком спутанных нитей и бросаю их наземь. То же проделываю со своим лицом, куда таки попали брызги. На пол летит и моя защитная накидка.

Ибо я не имею права ни на каплю освященной крови.

Вложив меч в ножны, забросив их за спину и коротко перемолвившись с подручными, я ухожу в примеченную ранее таверну ждать исполнения рутенской части договора.

Время тянется долго. Я уже успеваю опростать две глиняные фляги кислого «домашнего» вина, когда по мою душу являются – не сьер Филипп, не его молодые люди, а двое чужеземного вида мальчишек, пестрых, как райские птицы, и вертлявых, как ящерки. Пажи некоего очень важного лица.

Мы трое почти бегом проходим через редкую толпу и вскорости добираемся до весьма солидного особняка. Там меня с рук на руки передают майордому в цветном бархате и с золотой цепью на груди.

Ведут по коридорам и без промедления внедряют в роскошно убранную коврами гостиную, единственная мебель в которой – высокий резной кабинет из мореного дуба со множеством ящичков и стол с двумя креслами.

Из одного поднимается навстречу… Персона средних лет. Очень значительная. Такая значительная, что не соизволила даже приодеться под стать гостевой комнате.

– Мое имя и титул ничего вам не скажут, молодой мейстер, – говорит персона глуховато и как бы себе под нос. – Вами остались более чем довольны. Там, на столе, ваши двенадцать марок и то, что мы решили присовокупить.

В прошлую бытность тут я долго приучал здешних жителей, что палачу никто не ничего не дает из рук в руки – соседи будут от тебя шарахаться, как от зачумлённого. Получил по слову своему.

– Теперь ещё об одном. Сэниа Марджан предупредила нас, что в вашем краю палач имеет право на одежду казнимого. Мы хотели оставить ее наряд в память того, что было совершено сегодня, и согласны выкупить полную стоимость этих вещей. Если б вы захотели их продать, такой цены никто бы вам не дал.

На время он умолкает.

– Вы говорите о мантии?

– И о дешевом амулете, который сэниа носила как защиту, как она говорила, от нечаянной смерти, – кивает вельможа.

– Я возьму и то, и другое.

У ножки стола – тот самый мягкий короб, длинный, исполосованный тонкими ремешками и с удобной ручкой для переноски.

– Откройте и разверните, прежде чем решить, – предлагает он.

… В лицо мне прянул удивительной красоты алый цвет. Цвет вечернего неба и солнца, парусов на закате, огненных бликов на июньской ночной воде, кожуры маленьких заморских апельсинов. Все это сплавлялось в одно и переливалось наподобие остывающего металла. Оторочкой куколя служил узкий золотной позумент. Парные застежки литого золота изображали – начиная снизу – быков, львов, орлиные головы и крылатых ангелов, повернутых, как и прочие фигуры, лицом друг к другу.

Двуличневое сукно. Мантия скорби и мантия торжества.

– Ну и как тебе это, приятель? – усмехнулся мой знатный собеседник, по-прежнему пряча лицо и голос в неряшливую седоватую бороду.

В это время я уже нащупал в складках тот самый орешек или желудь и крепко зажал в кулаке.

– Такого и у короля скондского, я думаю, нет.

– Да уж, и в самом деле нынче нет, – проговорил он с неясной усмешкой, глядя, как я заново сворачиваю плащ и запираю укладку, стягивая ее ремнями.

Теперь я могу с вами попрощаться, сьер? – сказал я.

– Сир, – ответил он. – Прощай и ты, дерзкий и безрассудный юнец. Последнее, о чем попрошу тебя, – не бери отсюда никакой охраны. Иди один, пешком и зарывайся поглубже в лес. Вообще не шибко домой торопись. Запомнил?