Меч и ятаган

— Ваших собак сюда включать, понятно, не обязательно, — не замедлил оговориться Стокли. — Во всяком случае, этих двух, ваших любимцев. Двумя собаками больше, двумя меньше — это уже роли не играет. Пускай себе живут.

— Возможно, — ла Валетт узловатыми пальцами гладил своих гончих по вытянутым головам.

Томас чуть исподтишка смотрел на Великого магистра. Вот она, возможность открыть дорогу к сундуку, где хранится не то пергамент, не то бумага, решающая безопасность, а в конечном счете и судьбу Англии.

— Сир, — прочистив горло, печально покачал он головой. — Имеет значение, пощадим ли мы этих двоих. На сегодня рыцари и горожане пребывают в редкостном единении. Всем известно, что мы делим опасности и тяготы на равных. В этом наша сила. Она нас сплачивает. Так стоит ли ставить это единение под вопрос, исключая себя из собственного магистерского эдикта, обязывающего подчиняться большинству? Казалось бы, мелочь. Но среди населения может подняться ропот: если собак обязаны уничтожить все, то почему от этого уклоняется сам Великий магистр? Ведь кто, как не он, всегда подает своим поведением пример? Даже если речь идет всего о двух его четвероногих любимцах.

— Да, они мои любимцы, — медленно и тихо произнес ла Валетт.

Животные, чуя похвалу, еще сильнее завиляли хвостами, с обожанием глядя снизу на своего хозяина. Ла Валетт с мукой во взоре отвернулся, сцепив под подбородком руки.

— Увести их, — скомандовал он слуге. — В общий вольер со всеми. Сделать все без проволочек. Только чтобы не мучились.

Слуга, подойдя, крепко ухватил псов за ошейники и повел к выходу. На подходе к двери палевый лобастый Аполлон обернулся напоследок на хозяина, вслед за чем под нажимом слуги послушно затрусил прочь. Когда закрылась дверь, в кабинете повисло дружное молчание.

— Прошу простить, сир, — первым нарушил его Томас. — Но, по-моему, это к лучшему. Хотя, видит Бог, лучше бы все обстояло иначе.

— А? — отвлекся от каких-то своих мыслей ла Валетт и будничным голосом добавил: — Ничего. Это же всего-навсего собаки. Наименьшая из жертв, а их нам предстоит принести еще ох как немало. Всё, мессиры, собрание окончено. Прошу всех разойтись.

Советники, задвигав стульями, один за другим потянулись из кабинета. Последним выходил Томас, который у дверей приостановился, видя, что старик не сводит глаз с того места на полу, где еще недавно лежали его питомцы. Что и говорить, кошки скребли на душе — лишать старика его, может быть, единственной отрады. Но эти псы препятствовали доступу в хранилище, и с ними так или иначе предстояло бы как-то иметь дело.

— Всего-навсего собаки, — пробормотал себе под нос Томас, бесшумно прикрывая за собой дверь.

Глава 29

Второго июня, на рассвете, караулы на башнях Сент-Анджело заприметили на море свежие паруса, держащие путь к острову. У ла Валетта в это время на площадке цитадели проходил утренний совет. При виде тринадцати галер, гордо идущих ко входу в бухту, совет пришлось прервать. Стройные суда тем временем повернули на северо-запад, собираясь встать на якорь близ берега. Головная галера этой флотилии щеголяла богатым изумрудно-зеленым навесом, вышитым звездами и полумесяцами.

— Тургут! Тургут! — доносился восторженный рокот столпившихся на берегу турок.

— Тургут? — вопросительно поднял бровь Ричард, присутствовавший на площадке кое с кем из оруженосцев.

— Так они именуют корсара, который у нас зовется Драгутом.

— Вот он, поистине прискорбный день, — произнес ла Валетт. — Из всех людей, кого мог послать против нас Сулейман, этого я страшусь более всего. Он настолько же легенда для врага, насколько демон для христианского мира. Сарацины его боготворят, а ценность его на поле боя не поддается описанию. А с ним еще и тринадцать галер, забитых корсарами.

— Это известие на острове будет встречено не самым радужным образом, — забеспокоился Стокли. — Вскоре каждый мужчина, женщина и ребенок в Биргу будут знать, что к туркам примкнул Драгут. Надо что-то делать, сир; вселить в наших людей какую-то уверенность.

— А еще, — мрачно кивнул ла Валетт, — нам как никогда понадобится вера в Господа нашего и молитва о милости Его и спасении.

Драгут на золоченой шаланде был доставлен к берегу, и едва он на него ступил, как сарацинская рать зашлась криками восторга. Его шествие по северной оконечности бухты проходило на фоне угрюмых очертаний Сент-Эльмо и равнодушно дремлющего Шиберраса; тем не менее победный крик османов явственно доносился и до укреплений Сент-Анджело. Радостную шумиху перемежал грохот осадных орудий, продолжающих непрерывно обстреливать форт.