Меч и ятаган

— Братья! Внемлите! — обратился он к толпе на французском языке, общепринятом среди тех, кто сражался и жил на Мальте со дня обоснования там Ордена. Высокий голос монаха вольно плыл через площадь. — Братья мои возлюбленные, благословенны мы, пребывающие здесь ныне! Есть среди нас такие, кто скорбит в унынии, осажденный врагами, чья ложная вера и жестокое естество суть не что иное, как порождение сатаны. Да, таковы враги наши, и правильно мы делаем, что страшимся их. Ибо вместо веры и добродетели сердца их преисполнены коварства и похоти, алчности и бездумного низкопоклонства перед деспотом Сулейманом и лжепророком! — Роберт Эболийский приумолк, давая своим словам осесть. — Такова она, низменная сущность нашего врага. И потому он недостоин победы, и не восторжествовать ему никогда! Бог милостив к добрым и благочестивым; тем, кто сознает свои грехи и кается в них свободно и открыто пред любящим ликом Господа. И познают они любовь Его и защиту Его через тяготы и радости жизни… Мы, немногие праведные, немногие избранные, удостоились великой чести. Именно нам, и никому иному, выпало сражаться в величайшей битве между светом христианства и мраком магометанского безбожия. На нас сошлось клином великое испытание века сего, и лишь полная преданность своему делу может обеспечить нам победу. Настанет день, и весь христианский мир будет взирать на наш великий подвиг в изумлении, и каждый из вас прижмет к сердцу неоценимое сокровище осознания, что вы были здесь, подле Великого магистра, участвуя в битве всех битв, сражении всех сражений. Есть короли и королевы в Европе, кто будет гореть стыдом и клясть себя, что не мог быть там, где стоите нынче вы. Так кто из вас, — простер руки брат Роберт, — запятнает себя хотя бы мыслью, что хотел бы в данную минуту поменяться местами с тем недостойным, богоотступным королем или королевой? Кто?!

Слова эхом разносились по площади; ни единая рука, ни даже голос не смел возвыситься против риторики такой силы или же просто из страха осрамиться в глазах своих собратьев. Озирая людей на ступенях возле проповедника, Томас внезапно остановил взгляд на фигуре, стоящей в ореоле факела. Женщина. Несмотря на скрывающую волосы вуаль, лицо ее было ясно различимо. У Томаса обмерло сердце. Он ступил на полшага вперед.

— В чем дело? — жестко спросил Ричард. — Что случилось?

— Мария, — указал Томас. — Вон там.

Стояла она рядом с мужчиной в рыцарском плаще. Черты его лица были скрыты наклоном головы, но та близость, в какой он стоял возле Марии, указывала, что они меж собой не чужие.

— Я должен с ней поговорить.

— Нет! — Ричард яростно стиснул ему руку. — Не сейчас. У нас ответственное задание.

Взгляд Томаса был прикован к Марии; сердце в груди билось птицей в клетке.

— К ней вы сегодня идти не можете, — шипел эсквайр. — Это у нас единственный шанс найти то, за чем мы сюда ехали.

— Я ехал сюда за ней.

— Ну так она никуда не денется — ни сегодня, ни завтра. А вот наш шанс добыть документ — наверняка да. Сэр, будьте сильны. Оставьте меня сейчас, и это может отозваться гибелью тысяч людей в Англии.

Томас разрывался между совестью и зовом сердца.

— Я не знаю, что в этом предмете твоего поиска, но знаю наверняка, что мне нужно поговорить с Марией.

— Вы и поговорите. Клянусь вам, что сделаю все, чтобы разговор этот состоялся, — в отчаянном порыве сказал Ричард. — А теперь идемте, сию же минуту. Иначе будет поздно.

Баррет по-прежнему вглядывался через площадь. Мужчина поднял голову, и свет ближайшего факела отчетливо осветил его черты: Оливер Стокли. Наклонив голову, он пошептал Марии что-то, вызвавшее у нее улыбку, словно она пыталась его приободрить.

Захлестнувшие Томаса чувства метались сумеречным вихрем. Все предшествующие встречи и события связались в узор закономерности, и совсем еще недавняя надежда переплавилась в прилив гнева с горьким оттенком предательства.

— Сэр Томас. Идемте. Иначе все пойдет прахом.

Рыцарь дал вывести себя из арки в темную пустую улицу, и вскоре Мария, а вместе с ней и Стокли, и проповедник, и его зачарованная паства канули из виду. С легким цоканьем звучали по булыжнику шаги, а вслед взывал голос Роберта Эболийского:

— И молите все о прощении, или гореть вам в пламени адском…

Глава 30