Меч и ятаган

– Мы окружены врагом. Мальта отсечена от внешнего мира – во всяком случае, до снятия осады. Ну а если островом завладеют османы, тогда и вовсе становится неважным, добудешь ты тот документ или нет.

– Напротив, это становится еще важнее, – возразил Ричард. – Если он попадет в руки врага, его значимость мгновенно сделается ясна и станет крупным козырем в руках врагов при любых переговорах с Англией.

– Каких врагов? – усмехнулся Томас. – Турок, католиков или Ордена?

– По-видимому, всех.

– Жаль. Я-то уж было понадеялся, что у тебя наметилась хоть какая-то спайка с ла Валеттом и его последователями.

– Спайка как раз есть. Хотя бы в том, чтобы выбраться из этой западни живыми. Так что я пока буду делать все, что в моих силах, для поражения нашего общего врага. Но это не тот случай, сэр Томас, когда враг моего врага – мой друг. Если нас подловят на поиске документа, то сомневаюсь, что нас ждет пощада, стоит ла Валетту уяснить истинную цель нашего здесь пребывания. Великий магистр – человек не из жалостливых, и как бы высоко он ни ставил ваши навыки и опытность, обмана он вам не простит.

– Наверное, нет, – согласился Томас. – Милосердия сейчас не сыщешь днем с огнем.

– Что вы имеете в виду? – резко вскинул голову Ричард.

– Да так. К тебе это не относится.

– Отчего же. Очень даже относится. Мне как никогда нужна ваша помощь в выполнении моего задания. Я просто не могу допустить, чтобы вы отвлекались. Это, наверное, из-за той женщины – Марии?

Томас помолчал.

– Ты знаешь, что да.

– Тогда вам лучше быть настороже. В наших планах ей не место.

По сердцу Томаса словно чиркнула ледышка.

– Это что, угроза?

– Нет. Просто я хотел вам напомнить о вашем долге перед своей страной и королевой. Не забывайте об этом.

Томас подался вперед так, что их с эквайром лица сблизились чуть ли не вплотную.

– Ричард, уясни. Если ты тронешь Марию хотя бы пальцем или же своими действиями создашь для нее опасность, я тебя уничтожу.

– Вы бы убили меня ради ее спасения? – не отводя глаз, спросил юноша. – В самом деле?

Секунду-другую их взоры были скрещены как шпаги, а затем Томас откинулся на постель в каком-то сумеречном оцепенении. Сердце билось от страсти, однако железная решимость Ричарда выполнить свою задачу, свой долг придавала его, Томаса, чувствам оттенок некоего капризного самопотакания, а высказанная угроза казалась пустой и вздорной.

– Ну а как бы поступил на моем месте ты? – произнес он.

– Не могу себе представить.

– Тогда мне тебя жаль.

– Свою жалость приберегите для себя, – прошипел Ричард. – Ваша надуманная связь с этой женщиной – не более чем слабость. Чего вы думаете ею достичь? Скажите мне. Каковы ваши планы? Что бы вы могли ей предложить?

– Предложить? Шанс исправить все неправое, что было у нас обоих. Быть может, если мы все это преодолеем, то еще сможем воссоединиться – что нам, собственно, полагалось давным-давно. В планах у меня просить ее стать моей женой, и тогда я увезу ее к себе домой в Англию, где мы сможем в мире и согласии встретить старость.

Ричард на это лишь медленно покачал головой.

– Нет глупца большего, чем глупец старый. И даже глупцу видно, что степень любви и прощения, которые вы приписываете этой даме, граничит, образно говоря, с фантазией. Вы должны это видеть.

– Я вижу то, что в моем сердце.

– И это вас ослепляет, делая незрячим ко всему остальному. В данный момент самое пламенное мое желание – это выполнить приказания Уолсингема самостоятельно, но я этого, увы, не могу. Помочь в этом должны мне вы.

– Значит, должен? – Томас, прежде чем продолжить, пристроился спиной к стене. – Что ж. Если я помогу вам с выполнением вашей задачи, то и сам в свою очередь рассчитываю получить от вас помощь.

Эсквайр сузил глаза.

– Какую же именно, если не секрет?

– Прежде всего я желаю знать, где находится Мария. Тех селян из Сент-Эльмо перевезли сюда. Она должна быть где-то здесь, в Биргу.

– Несомненно. Ни для кого не секрет, что у многих из ваших братьев-рыцарей есть любовницы, а некоторые из них даже тайно обручены и живут, как мужья с женами, в своих домах и поместьях на острове. О, лицемеры! – оскалился в усмешке Ричард. – Как и все, кого римско-католическая церковь выставляет образцами нравственной чистоты. Филистеры и ханжи, все как один. – Ричард, обуреваемый горьким сарказмом, воздел стиснутый кулак. – Будь на то моя воля, я, ей-богу, стер бы их всех с лица земли!

– Их? – повел бровью Томас. – Ты рассуждаешь как христианин или как магометанин? Мне что-то сложно уловить разницу.

Ричард, спохватившись, разомкнул пальцы.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – Устал очень. Забылся.

Оба смолкли. Томас смотрел на своего компаньона с откровенным любопытством.

– Что такое с тобою сделали, что ты настолько ненавидишь этих людей?

– Да ничего. Бывает. На секунду сорвался, вспылил. Только и всего.

– Нет, далеко не «всего». Ты на секунду приоткрыл свое сердце, а его, оказывается, полонят такая темнота и ярость, каких я в тебе и не подозревал. Ричард, что же это все-таки такое? Что так снедает твою душу?