Меч и ятаган

– Мы-то с вами, отец, нынче уже повидались. Теперь вам, наверное, надо побыть вдвоем с матерью. Чтобы я не мешал. А завтра встретимся на стенах… Ну, я пошел. Доброй ночи.

Ричард приязненно кивнул и, повернувшись, зашагал, скрываясь в густеющем сумраке улицы. Томас, успевший уже ступить во внутренний двор, думал его окликнуть, но тут от дома послышался голос Марии:

– Томас, это ты?

Ее силуэт, очерченный жидковатым свечением небольшой прихожей, виднелся на фоне дверного проема. Задвинув за собой засов, Томас пошел к дому. Строение, как и многие другие, пострадало от сарацинских обстрелов: над стенами угловато торчали остатки стропил. От удара ядром черепица почти вся осыпалась вниз, для жилья осталась пригодной лишь одна из комнат наверху. Томас прошел по внутреннему двору и, взойдя на крыльцо, с поцелуем обнял Марию.

– А где Ричард? – спросила она, едва он отстранился.

– Он сегодня ночует в обители.

– И зачем?

– Хотел дать нам возможность побыть вдвоем.

– Понятно. – Мария хоть и старалась не подавать виду, но не могла скрыть разочарования. Томас, взяв ее за руки, провел большими пальцами по ее мягким ладоням. – Как хочет, – произнесла она, стараясь скрыть свою уязвленность. – А я тут наготовила на всю семью. В подвале нашлась солонина, да еще хлеб и сыр по рациону.

– О-о, да у нас пир, – с напускной веселостью воскликнул Томас.

Мария, рассмеявшись, затянула его внутрь и закрыла дверь.

* * *

Ночью они нагие лежали на узковатой кушетке. Дверь единственно уцелевшей спальни была открыта, и через деревянную решетку балкона открывалось небо. По распахнутому звездному простору полупрозрачными ленточками тянулись облака в серебристой пыльце. С севера горизонт урезал чернильный горбыль Шиберраса, плавно снижаясь к оконечности острова. Несмотря на смену времени года, ночь выдалась вполне благодатная, не холодная. Тела после недавней любви по-прежнему излучали тепло. Мария лежала справа, головой приникнув Томасу к груди, а рукой задумчиво поглаживая ему волосы на животе.

– Знаешь, больше всего мне хочется думать и разговаривать о будущем, – тихо произнесла она. – Хотя я знаю, для нас это непозволительная роскошь. Во всяком случае, пока не кончилась осада.

– Да, любовь моя, – грустно улыбнулся он. – В будущее сейчас заглядывать нет смысла. Определенно.

Она с минуту молчала, затем оперлась на локоть и посмотрела на него с кроткой печалью.

– Томас, милый, будущее – единственное мое утешение. Настоящее для меня неразрывно связано с опасностью, а в прошлом – лишь беспросветный мрак и отчаяние. Слишком много там боли. Всего только и остается, что настоящий момент.

Томас прикоснулся к ее щеке в неуверенности: сказать или утаить. Впрочем, правды не спрятать. Да и нет у него такого права.

– Ты знаешь, Мария, любимая, эта ночь может у нас оказаться последней. Завтра сарацины пойдут на штурм. Ла Валетт считает, это их последняя попытка нас сокрушить. На приступ они бросят все свои силы: и орудия, и людей. Мы должны встретить их тем же.

– Ты тоже идешь в бой?

– Я должен. Речь идет о защите Ордена, Биргу, всех вас.

– Тогда и я пойду с тобой.

– Тебе нельзя, – покачал головой Томас. – В боевом строю женщинам не место.

– Неужели? Ты считаешь, нам лучше сидеть сложа руки, безропотно глядя, как турки идут на вас стеной, а затем в случае их победы стать пищей для их кровавого пира и утехой для похоти? Уверяю тебя, Томас, каждой женщине и ребенку известно, что поставлено на кон. И мы будем делать все, чтобы одолеть врага.

– Нет. Ты останешься здесь, в безопасности.

– Безопасности? – Она горько усмехнулась. – Если укрепления падут, нас всех или умертвят, или угонят в рабство. Так что лучше уж я умру рядом с тобой, чем буду здесь сидеть и дожидаться, когда меня изотрут до дыр, а затем забьют, как скотину. Свою участь я выбираю сама. – Мария нежно прикрыла ему пальцами губы. – Всё. Таково мое последнее слово. И ты меня не переубедишь.

– Да разве я посмею, – шутливо сдался он. – Не будем сейчас об этом. Ты лучше обними меня.

Она вновь положила голову ему на грудь, прижалась телом, и Томас, прикрыв глаза, в разнеженном блаженстве вбирал в себя ее тепло. Снаружи на остров наползало облако, постепенно затягивая собой звездную россыпь. Вскоре после того, как колокол на соборе пробил полночь, по разрушенному городу застучали первые капли дождя, который, набирая силу, зашуршал глухим шелестом, обдавая журчащими струйками балконную решетку. Стало прохладно. Томас с Марией с дивана перебрались на кровать, обнявшись там под теплым покрывалом.

Дождь лил и лил не унимаясь, а к рассвету в небе начал угрюмо воркотать гром, вторя трепещущему свечению молний. В назначенный час с ударом колокола Томас зажег свечу, поднялся и стал одеваться, догадываясь, что Мария не спит и смотрит на него. Застегивая камзол, он обернулся:

– Не поможешь мне с доспехами?